Хроники Птицелова - Марина Клейн
Я привык к незатейливому ритму своей жизни, уединенной, с мертвецами и книгами, периодически захаживающим Асфоделем, редкими диалогами со Старым Чтецом, который продолжал присутствовать на кладбище, хотя давно уже умер. Из учителя он превратился в стража и слушателя.
Я был готов провести всю оставшуюся жизнь в таком неспешном темпе, когда сдал очередную работу для благотворительной организации, которая помогала Раулю и его приходу, и получил приглашение на торжественный прием. Мне совсем не хотелось идти, но Рауль очень меня попросил, и я не смог ему отказать.
Именно там я впервые встретил тебя. Сначала я подумал, что мне пригрезилось. Красивая девушка с неимоверно длинными прямыми темно-русыми волосами стояла одна среди беседующих компаний, словно прокаженная. Ее лицо было исполосовано кровоточащими шрамами, и никто не обращал на это ровно никакого внимания.
Это наблюдение привело меня в чувство. Я моргнул и понял: это те шрамы, что, наверное, при известном желании можно увидеть и у меня на лице – только еще совсем свежие. А вокруг девушки – прочная ограда, из-за которой к ней никто не может приблизиться.
Еще одна жертва чудовищного предательства. Я почувствовал эхо теплоты, некое сочувствие, желание поддержать. Но как это выразить – не знал. Мы же не были знакомы, случайной фразой можно причинить еще больше боли. А без пресловутого «держись» она и так вполне обойдется. Не говоря уже о том, что, скажи я это ни с того ни с сего, она примет меня за законченного психа.
Так я думал о тебе. Но ты тоже посмотрела на меня с таким пониманием, что я несколько оторопел. Нас кто-то быстро познакомил, я даже не заметил, кто, и ты совершенно свободно обратилась ко мне:
– Какая у вас впечатляющая ограда!
Я невольно улыбнулся. Похоже, разум у тебя тоже был не на месте. Я ответил тебе в тон и пригласил посидеть в машине, где мы благополучно распили странный напиток из греческих букв. Я с трудом верил происходящему и сейчас не могу сообразить, что было сном, а что нет. Твоя мысль вливалась в мою, а моя – в твою. Я понятия не имел, что у тебя за жизнь, ты ничего не знала обо мне, а мысли лились совместным потоком, переплетаясь, дополняя друг друга, ныряя в общие бездны знаний. Это было так удивительно, что мы тут же пообещали, что у нас будет все, кроме самого главного. Как будто у нас за спинами была одна и та же история. Как будто после долгих лет скитаний по безлюдному леднику мы увидели друг друга и впервые за долгое время ощутили тепло человека – незнакомого, но близкого, просто потому что это создание почти такое же, как и ты, с общими невзгодами, с теми же ранами. Пусть он не заполнит чудовищную пустоту внутри, но одно его понимание может помочь…
Наслаждаясь этим теплом, я в какой-то момент заметил, что тебя нет, открыл дверь и выбрался на улицу. Ты стояла на заснеженной поляне, окруженной голыми деревьями, – в незнакомом и странно мрачном месте, неизвестно откуда взявшемся около фешенебельного ресторана.
На твоей руке сидела птица. С безграничным удивлением я наблюдал, как ты говоришь с ней.
Асфоделю не очень-то понравилось наше знакомство. Наверное, в отличие от нас, он сразу почувствовал, чем это все может обернуться, и не на шутку заволновался, несмотря на наше торжественное обещание избежать «самого главного», а именно – хоть какой-нибудь привязанности. На следующий вечер он пришел на кладбище и внимательно следил за моим чтением. И не мог не заметить, что все мои мысли о встрече с фантастическим существом, разговаривающим с птицами и похожим на Марию, только без черепа в руке. Пытаясь развеять чары, Асфодель сказал, что в тебе нет ничего особенного, просто, как и все Птицеловы, ты можешь говорить с птицами. Я покивал. Эта любопытная способность впечатлила меня в меньшей мере, чем ты сама. В конце концов, прежде я уже знал одного Птицелова, хоть и не видел ее в действии. А вот у Асфоделя явно было какое-то предубеждение против Птицеловов в принципе. Я спросил его об этом. Он нехотя пояснил, что не любит, когда люди сидят без дела, а птицеловский талант никакого особого занятия не предполагает. И то, что ты бродишь по коридорам, до добра не доведет.
Я не понял, о каких коридорах речь, но не мог отрицать, что опасения Асфоделя зиждутся не на пустом месте, и проверил стены своей крепости. Тверды и неприступны. Однако во снах мне то и дело являлись туманные дороги, призрак заснеженной поляны и ты со свиристелем на поднятой руке. Я мало что помнил, но когда просыпался, чувствовал себя так, словно часами бродил с тобой за руку, говорил и слушал, слушал и говорил. Я пытался не думать о тебе и думал целыми днями, гадал, встретимся ли мы когда-нибудь снова и какой будет эта встреча. Ведь я даже не знал твоего адреса. Я мог спросить у Асфоделя, но не был уверен, что он мне расскажет.
Скоро я уже почти смирился с мыслью, что ты будешь следовать за мной в качестве воображаемого образа – неплохой вариант. Это стало бы залогом спокойствия Асфоделя и гарантией того, что мои шрамы когда-нибудь совсем исчезнут. Кроме того, я мог быть разочарован. Кто знает, сколько мне пригрезилось в тот вечер и какую долю воспоминаний подарил алкоголь.
Я как раз думал об этом, когда мы с тобой столкнулись на людной улице.
– Ты убрал туман, – сказала ты мне, и все мои опасения сразу развеялись как дым.
Я предложил выпить кофе, и ты сразу согласилась. Мы пошли в кофейню, куда мы обычно ходили с Асфоделем. Я был твердо убежден, что все стоящие люди пьют кофе, поэтому очень обрадовался, что ты с наслаждением налегла на напиток, который всегда пил Асфодель, и не стала спрашивать, почему я не взял ничего для
