Даниэл Уолмер - Багровое око
Поразмышляв, Конан решил, что самые прозрачные — это те, кто находится здесь дольше всего. А самые плотные, меньше всего отличающиеся от людей, попали сюда совсем недавно.
Тени проносились мимо, иные с любопытством взглядывали на новичка, другие не обращали на него никакого внимания, Не заговаривал с ним никто. Здесь вообще не разговаривали во весь голос. В воздухе стоял странный шорох, шелест — от шепота тысяч и тысяч бесплотных губ.
Киммериец заметил, что ноги несут его как бы сами собой. Легкий, еле уловимый уклон вел его к центру равнины. Да, равнина была не плоской, она напоминала гигантскую воронку, по краям которой вздымались невысокие холмы, а в центре смутно чернел провал в земле. Над провалом нависало что-то похожее на гигантскую гранитную статую. Ее очертания показались Конану очень странными.
Чем ближе он подходил, спускаясь к центру воронки, тем выше и больше становилась статуя, и тем удивительней казался киммерийцу ее силуэт. Когда до подножия оставалось не более пятидесяти шагов, и нужно было уже задирать голову, чтобы взгляд мог достать до ее вершины.
Конан остановился. Широко расставив ноги и уперев руку в рукоять меча, он принялся внимательно рассматривать высеченную неведомо кем громаду.
Больше всего она напоминала того каменного зверя с головой женщины и телом льва, которого киммериец видел в пустыне недалеко от Кеми, рядом с одной из пирамид, которые он когда-то собирался ограбить. Огромное гранитное лицо с двумя трещинами вместо глаз было не мужским и не женским — оно не имело ни пола, ни возраста, ни выражения. Губы были плотно сжаты. Острые уши плотно прижимались к узкой, вытянутой голове; они были не человеческими, но, скорее, собачьими или шакальими. Короткая и узкая — по сравнению с головой — грудь опиралась на вытянутые лапы с когтями; каждый коготь был в рост киммерийца. Огромное тело плавно переходило в скалу, поросшую серым лишайником, пыльным мхом и плесенью. У монстра не было ни задних лап, ни крупа, ни хвоста. Казалось, его голова, грудь и передние лапы выплеснулись из скалы и застыли, а продолжение тела так и осталось в мрачных каменных недрах.
Несмотря на холодную застылость лица, груди и лап, Конану померещилось, что гранитный монстр — живой. Больше того, он чего-то ждет от него, Конана, пришедшего сюда по своей воле с веселых и солнечных земных долин.
Киммериец крепче сжал рукоять оружия, набрал полную грудь воздуха и крикнул:
— Эй! Человек шакал! Каменная дохлятина! Я пришел, слышишь?!
Казалось, Серые Равнины, привыкшие лишь к шепоту, шелесту и тихим стонам, сейчас потрясутся до основания и расколются от громкого голоса, вырвавшегося из широкой груди варвара, из крепкой его глотки.
Гранитные губы дрогнули, вызвав осыпь мелких и крупных камней, покатившихся по подбородку, шее и груди монстра. Порыв сквозняка вырвался из образовавшейся между губами щели, а вместе с ним послышался голос: холодный, скрежещущий и неживой.
— Это ты, Конан-киммериец, варвар с севера, наемник, вор, пират, грабитель, убийца?..
— Я! — весело подтвердил Конан. — Ты можешь еще добавить: бродяга, неплохой воин, умелый любовник, укротитель магов и колдунов, пожиратель отборного мяса, поглощатель вина и пива, погибель вампиров, оборотней и прочей нечисти!
— Ты говоришь с Великим Стражем Закона, — проскрежетал камень.
— Ну, так что же? А ты говоришь со мной, Конаном-киммерийцем, получившим на Западном побережье имя Амра, что означает — Лев! А в южных краях меня называли Сыном Неба!
— Обернись направо, Конан-киммериец.
Конан повернул голову вправо. Ничего необычного он не увидел. Те же серые холмы, лишайники, плесень да толпы слоняющихся теней. Впрочем, одна толпа не слонялась, а, плотно сбившись вместе, стояла шагах в тридцати от него в напряженном, выжидательном молчании. Вглядевшись, киммериец обнаружил, что многие лица из этой толпы ему смутно знакомы.
— Смотри, смотри, Конан-варвар. Ты узнаешь их? Это те, которые пришли в этот мир от твоей руки.
Конан расхохотался.
— Да, немаленькая толпа! Я и не ожидал, что их столько! Ну, так что же? Они горят жаждой мести? Я готов! Уж, наверное, победить бесплотные тени мне будет легче, чем приканчивать их во плоти на земле. Пусть набрасываются на меня хоть все разом!
— Они горят жаждой мести, — подтвердил каменный голос. — Но месть их будет не такой, какую ты ждешь. Не страшишься ли ты их возмездия, Конан-киммериец?
— Ничуть! Моя совесть чиста! Я убивал один на один, в честной борьбе! Ни разу не поднял я руку на безоружного, не придушил спящего, не насыпал в стакан яду стоящему у меня на пути. Я всегда был готов подставить под клинок врага свою грудь, я не уклонился ни от одного боя!
— Не убивал безоружного? — переспросил камень. — Взгляни получше!
Конан вгляделся в молчаливую толпу и увидел за ней силуэт огромной живой глыбы с длинной шеей и маленькой головой с продолговатыми печальными глазами.
— Но это не человек! — воскликнул он.
— А они — тоже не люди? У ног озерного бога толпились его дети — маленькие, темнокожие, с такими неуместно выглядящими здесь перьями в курчавых волосах.
— Но я не убивал их! Они сами захотели уйти за своим божеством!
— Сами? И твой не успевший родиться сын ушел сам?..
У Конана пересохло в горле. Он не нашел, что ответить безжалостной серой скале.
Среди кучки шоколадных туземцев он разглядел Айя-Ни. Девушка не носила больше полумаски из зеленых и голубых перьев, но и тяжелых колец не было в ее губе. Лицо ее, не обезображенное костяными кольцами, показалось киммерийцу необычайно прекрасным.
— Айя-Ни! — что было сил позвал он.
Девушка рванулась на его зов, но, словно наткнувшись на невидимую преграду, остановилась. Казалось, ее и киммерийца разделяла прозрачная стена. Все же она была теперь намного ближе к нему — так близко, что он мог рассмотреть слезы, струящиеся из широко распахнутых черных глаз.
— Айя-Ни! — крикнул он. — Ты жаждешь мести? Любую кару готов я принять от тебя — назови же ее!
Девушка быстро-быстро замотала головой. Она что-то шептала, но шепот ее не достигал ушей киммерийца.
— Она простила тебя. Она не хочет мстить, — сказал камень. — Но даже если половина этой толпы тебя простит, это ничего не изменит. Даже если все они простят тебя, это ничему не поможет. Потому что я — Великий Страж Закона. Закон же — один для всех и неумолим.
— Я плевал на твой Закон! — крикнул Конан. — Перед ней я действительно виноват и перед своим нерожденным сыном тоже. От нее я принял бы любую кару. Но она простила меня!
