Филип Пулман - Северное сияние

– Мы оба на стороне Лиры.

– О, это уж точно.

Они продолжали лететь. Из-за облачности внизу непонятно было, с какой скоростью они движутся. Обычно аэростат неподвижен по отношению к ветру, он движется вместе с воздушным потоком, но теперь его тянули ведьмы, и он перемещался относительно воздуха, причем с большим сопротивлением, потому что громоздкий шар не обладал обтекаемостью дирижабля. Из-за этого корзину раскачивало и мотало гораздо сильнее, чем при обычном полете.

Ли Скорсби волновали не столько собственные удобства, сколько сохранность приборов, и он проверял, надежно ли они пристегнуты к главной стойке. Альтиметр показывал, что они на высоте около трех километров. Температура была минус тридцать. Он видал морозы и покрепче, но мерзнуть больше не хотел; поэтому развернул брезент, который использовал при аварийных стоянках, натянул его перед спящими детьми, чтобы заслонить их от ветра, после чего лег спиной к спине со своим боевым товарищем Йореком Бирнисоном и уснул.

Когда Лира проснулась, высоко в небе стояла луна и все вокруг, от облаков, клубящихся внизу, до сосулек на стропах, будто покрылось серебром.

Роджер спал, Ли Скорсби и медведь – тоже. А королева ведьм по-прежнему летела рядом с корзиной.

– Далеко еще до Свальбарда? – спросила Лира.

– Если не налетит встречный ветер, будем там часов через двенадцать.

– Где мы сядем?

– Это зависит от погоды. Но постараемся избежать скал. Там живут твари, нападающие на все, что движется. Если удастся, сядем в глубине острова, вдали от дворца Йофура Ракнисона.

– Что будет, когда я найду лорда Азриэла? Захочет он вернуться в Оксфорд, или как? Говорить ему, что я знаю, что он мой отец? Может, он опять захочет притворяться дядей. Я его почти не знаю.

– Он не захочет возвращаться в Оксфорд, Лира. Кажется, что-то надо сделать в другом мире, а лорд Азриэл – единственный, кто может преодолеть пропасть между тем миром и этим. Но для этого ему что-то нужно.

– Алетиометр! – сказала Лира. – Магистр Иордана дал его мне и, по-моему, хотел что-то сказать про лорда Азриэла, только не успел. Я знаю, на самом деле он не хотел его отравить. Может быть, лорд Азриэл хочет посоветоваться с алетиометром и тогда поймет, как сделать этот мост? Тогда я ему точно помогу. Теперь я, наверно, понимаю алетиометр не хуже любого.

– Не знаю, – сказала Серафина Пеккала. – Как он это сделает и какая у него цель, нам неизвестно. Есть силы, которые говорят с нами, и есть силы над ними. И есть секреты даже от самых высших.

– Алетиометр мне скажет! Я могу сейчас…

Но было слишком холодно; она не удержала бы его в руках. Она закуталась потуже от пронизывающего ветра и натянула капюшон, оставив только узкую щель для глаз. Далеко впереди и чуть ниже шесть или семь ведьм верхом на ветках облачной сосны тянули за канат, привязанный к обручу, в небе висели звезды, ясные, холодные и твердые, как алмазы.

– Почему вам не холодно, Серафина Пеккала?

– Мы чувствуем холод, но не боимся его, потому что он нам не вредит. А если бы завернулись в теплое, не чувствовали бы тогда других вещей – веселого звона звезд, музыки Авроры, а главное, не чувствовали бы кожей шелковистого света луны. Ради этого стоит мерзнуть.

– А я могу их почувствовать?

– Нет. Ты умрешь, если сбросишь мех. Не раздевайся.

– А сколько живут ведьмы? Фардер Корам говорит, сотни лет. Но вид у вас совсем не старый.

– Мне триста лет или больше. Самой старой матери-ведьме почти тысяча. Однажды Ямбе-Акка придет за ней. И когда-нибудь придет за мной. Она – богиня мертвых. Она приходит к тебе с доброй улыбкой, и ты понимаешь, что тебе пора.

– А мужчины-ведьмы есть? Или только женщины?

– Есть мужчины, которые нам служат, как Консул в Троллезунде. И есть мужчины, которых мы берем в мужья или просто любим. Ты еще молода, Лира, и не поймешь этого, но я тебе все равно скажу, и ты поймешь позже: мужчины проносятся перед нашими глазами, как бабочки, недолговечные создания. Мы любим их; они храбрые, гордые, красивые, умные – и умирают почти сразу. Они умирают так быстро, что в наших сердцах постоянно живет боль. Мы приносим им детей, ведьм, если они девочки, людей, если мальчики. И не успеешь моргнуть, как их нет, убиты, погибли, пропали. И сыновья тоже. Пока мальчик растет, он думает, что бессмертен. Мать знает, что – нет. С каждым разом это приносит все больше страданий, и в конце концов душа переполняется ими. Тогда, наверное, и приходит за тобой Ямбе-Акка. Она старше тундры. Может быть, для нее жизнь ведьмы так же коротка, как для нас – жизнь человека.

– Вы любили Фардера Корама?

– Да. Он это знает?

– Не знаю, но знаю, что он любит вас.

– Когда он спас мне жизнь, он был молодым, красивым, гордым, сильным. Я полюбила его сразу. Я отказалась бы от своего естества, пожертвовала бы звоном звезд и музыкой Авроры; никогда бы не поднялась в воздух – все отдала бы не раздумывая, чтобы стать женой речного цыгана, стряпать для него, делить с ним ложе и рожать ему детей. Но ты не можешь изменить свою природу – только поведение. Я ведьма. Он человек. Я жила с ним и родила ему ребенка…

– Он никогда не рассказывал! Девочку? Ведьму?

– Нет. Мальчика, и он умер сорок лет назад во время большой эпидемии – от болезни, которая пришла с Востока. Бедный малыш; он промелькнул в жизни, как бабочка-поденка. И унес кусок моего сердца. А Кораму – разбил. Потом мне пришлось вернуться к моему народу, потому что Ямбе-Акка забрала мою мать, и я стала королевой клана. Я покинула его – должна была.

– И больше никогда не видели Фардера Корама?

– Никогда. Я слышала о его делах; слышала, что скрелинги ранили его отравленной стрелой, послала ему травы и талисманы, чтобы он выздоровел, но увидеться с ним было выше моих сил. Я слышала, как надломила его эта история, как росла его мудрость, как много он изучил и прочел, и гордилась им, его добротой и благородством. Но с ним не виделась, то были опасные времена для моего клана, между ведьмами назревала война, и, кроме того, я думала, он забудет меня и найдет себе жену среди людей…

– Он не нашел, – упрямо сказала Лира. – Вам надо с ним встретиться. Он все еще любит вас, я знаю.

– Но он будет стыдиться своей старости, а я не хочу его огорчать.

– Может, и будет. Но хотя бы пошлите ему весточку. Так мне кажется.

Серафина Пеккала долго молчала. Пантелеймон превратился в крачку и на секунду подлетел к ее ветке, как бы извиняясь за невежливость Лиры.

Потом Лира сказала:

– Серафина Пеккала, почему у людей есть деймоны?