Пепел и перо - Рэйчел Кейн
– Я удивлен, что ты не осталась со своим кораблем и не поспешила обратно, – сказал Джесс. – Я думал, помощь нам сбила тебя с расписания.
– Это лишь небольшая задержка. Я желаю выразить вашему отцу свое глубочайшее уважение, – сказала она. – Как поступил бы и ты, окажись в доме моего отца.
Разумеется, Джесс бы так и поступил; это было не чем иным, как деловой вежливостью. Однако все равно происходящее Джесса тревожило, и он заметил, как блеснули глаза Брендана перед тем, как брат отвернулся к окну кареты и уставился на грубый каменистый берег снаружи. Анита была здесь не только для того, чтобы мило улыбаться и здороваться с родными Джесса, и его брат отлично это знал.
– Ты, кажется, чувствуешь себя уютно вдали от дома, – сказал он.
– Имеешь в виду, учитывая мой возраст? – холодно поинтересовалась Анита. – Я путешествовала с отцом, сколько себя помню. Однако этот вояж в Мексику стал первым, который я совершила одна, от его имени.
– А теперь мы втянули тебя еще и во все это, верно?
Она отвернулась и едва заметно пожала плечами.
– Думаю, – сказала она, – все мы давно были втянуты.
Морган рассмеялась. Вышло у нее достаточно горько.
– У нас с тобой уже много общего, Анита, – сказала Морган. – Не только контрабандисты проводят всю свою жизнь в бегах.
– Без сомнений. – Анита снова покосилась на Джесса. – Спасибо вам за львов. Обещаю, я сберегу их для вас.
– Мы вернемся за ними. Когда-нибудь.
– Разумеется, – сказала она. – Можешь на меня рассчитывать, Джесс.
Ее голос звучал вполне искренне, когда она это сказала, однако она все еще была юной, и Джесс уловил лживую нотку. Обычно контрабандисты умели врать так же легко, как дышать, но не среди родных. Анита пока не приспособилась к искусству лжи.
Морган вздохнула и положила голову Джессу на плечо.
– Мне нужна ванна, – сказала она. – Горячая ванна с розовым мылом. И еда порцией побольше солдатского рациона.
– Думаю, все это можно устроить, – сказал Джесс. – Уж что я точно знаю о своем па: он не станет жить в палатке и есть консервированную фасоль, если есть иная возможность.
– Думаю, тогда он мне понравится.
– О нет, он тебе не понравится, – сказал Брендан. – Но сомневаюсь, что его это будет беспокоить.
В поездке было что-то немного успокаивающее – покачивание кареты, шипение шин… по крайней мере, пока карета не налетела на кочку, из-за которой все в салоне подскочили сантиметров на пятнадцать, а потом шлепнулись обратно не менее жестко. Все уже пережили немало всего, так что и теперь не жаловались, однако даже Брендан поморщился. Водитель весело крикнул: «Простите!» – но это вовсе не прозвучало искренне.
Примерно через час – по подсчетам Джесса – более двадцати кочек спустя, карета наконец остановилась, и задняя дверца распахнулась, обнажая серый дневной свет. Дождя не было, и хотя Джесс был готов ступить в грязь, он все-таки обнаружил, что стоит на чистой старенькой брусчатке. При виде мрачных древних стен, которые возвышались почти на десяток метров вокруг, у него перехватило дыхание. Джесс обернулся, растерявшись. Стены окружали двор, в котором припарковалась карета. И вторая карета уже замерла рядом, а третья подъезжала по широкому деревянному мосту сквозь огромную арку ворот.
А потом ворота моста поднялись вверх и захлопнулись с шипением гидравлики и звоном железных цепей толщиной с ногу Джесса, заперев всех внутри, когда внутренние створки с ударом сомкнулись, и Джесс понял, что его брат вовсе не преувеличивал.
Их отец жил в замке. И при виде его стен Джессу стало тошно и душно, и он даже не мог понять почему, пока не задумался о том, что, кажется, чует здесь ненавязчивый, но отчетливый запах гнилых растений и греческого огня.
«Я уже не в Филадельфии. Все позади».
Однако его все равно трясло и бросало в пот, и в горле оседал противный привкус. Джесс вздрогнул, когда Морган взяла его за руку.
– Прости, – пробормотал он.
– Это твой дом?
– Никогда не видел этого места прежде, – ответил Джесс. Цитадель состояла из гигантских угрюмых зданий и башен. Лондонский дом, в котором Джесс вырос, уместился бы в одном коридоре, понял он. Место было огромным настолько, что целое библиотечное войско можно было бы тут расположить. Жаль, что их войско пришлось оставить. – Я думал, Брендан преувеличивает.
– Ни капельки, – сказал брат и помог Аните спуститься с кареты. – Па владел этим местом примерно на протяжении двадцати лет. Не под своим именем, разумеется. И теперь он впервые решил, что угроза достаточно велика и пора бы своими владениями воспользоваться.
– Джесс! О, мой дорогой мальчик!
Джесс повернулся на звук голоса и увидел мать, бегущую к нему по узким каменным ступенькам главного входа. Подбежав, она обняла Джесса. На секунду он замер, в полной панике уставившись на Брендана, который скрестил руки на груди, а потом осторожно обнял мать в ответ. Селия Брайтвелл всю его жизнь была где-то на расстоянии; Каллум женился на ней ради статуса и денег, не любви, и хотя она была вполне добросовестной матерью, никогда не отличалась сердечностью. И уж точно она никогда вот так не обнимала сына прежде. Если бы не ее знакомое лицо и дорогое платье, Джесс бы и вовсе решил, что кто-то притворяется его матерью.
– Я боялась, что ты никогда не вернешься, – сказала ему она, снова отступив на расстояние вытянутой руки и оглядев сына. Впервые в жизни Джесс подумал, что, наверное, унаследовал от нее цвет глаз, как и Брендан. Он не помнил, какие глаза были у их мертвого брата Лиама. Скорее всего, как у отца, решил он. – Каллум мало что мне рассказывал, знаешь ли, но я знала, что ты в жуткой опасности. Ох, Джесс!
– Я в порядке, – сказал он, и прозвучало это неловко. Он прочистил горло и попытался говорить добродушнее. – Я скучал, мама.
На самом деле она всегда была матерью, ничего более сердечного. Но опять же, Каллум всегда был па, но в этом слове тоже подразумевалось мало любви…
– А я как скучала, – сказала она и поцеловала его в щеку, что окончательно повергло Джесса в шок. – Добро пожаловать домой, мой дорогой.
Затем она поспешила поприветствовать Брендана с таким же порывом эмоций, отчего брат Джесса, должно быть, удивился не меньше, однако у Джесса не было возможности посмотреть. По ступенькам к ним спускался отец, он шагал размеренно и властно, опирался на эбонитовую трость, которая ему вряд ли была нужна. Зная их па, можно было предположить, что внутри трости
