Оскомина, или Запись-ком ефрейтора Хлебонасущенского - Владимир Иванович Партолин
Накануне второй нашей посевной у меня в каморке, за «кисельком» с пюре, сокрушался Франц Аскольдович тому, что не осталось в разграбленном амбаре семян пшеницы «Кустистая», её колхоз «Отрадный» культивировал. Как сорт, пшеницу вывел академик Лысенко, пытался внедрить в сельхозоборот знаменитый Хрущёв, но та только в Хрон и прижилась. Конечно, можно было попросить привезти семян из ЗемМарии, в Аладде выращивали, но не решался, понимая, что и эта ниша будет мирнянами немедленно занята, а конкуренции в жизнь нам не выдержать. Попробовать посадить себе на прокорм? Считалось, «Кустистая» богата редкими микроэлементами, булки из её муки всякие болезни лечат, омолаживают и даже жизнь продлевают. Фигня, конечно. Излил мне Председатель душу и решил, не поднять нам «Кустистую», даже в объёмах для собственного прокорма, когда рожь и та не родит. Да и что это за еда — хлеб. Мужикам и хлопцам — здоровенным амбалам двухметрового роста. Таким же поесть надо. А тут в лучший месяц — бутерброд из скибки ржаного хлеба и слоя «Отрады», сдобренного растительным маслом и украшенного «анютиными глазками»… Без мяса — круглогодично… Это им-то, — «отравленным» в учебке на «Звезде» гамбургерами и хот-догами с майонезом или кетчупом на выбор! Правда, приготовленных из кораллов вида и вкуса свинины, сметаны и томатов… «Эх, кашевар, отравленная оскоминой душа, не ел ты, поди, настоящих, не «атомных крепостных», огурцов — с грядок во дворе, из тазика. А рассол?! Чтоб настоящего с утречка да из погребка. Не пробовал, эх». Я напомнил, что я земляк, по причине «сбоев в анабиозе» мало что помню из дохронных лет, но вкус деревенского рассола мне не забыть — отец и дед по утрам потребляли банками трёхлитровыми. Франц Аскольдович загорелся, спросил, сможем ли мы потянуть выращивание огурцов, разумеется, не закатку поставлять в ЗемМарию, с их-то «атомными теплицами», а рассол. Я его остудил: бочек, банок, лаврового и дубового листа, чеснока где взять. Зяма, тот, да, привезёт, но за что менять? За дырки в прошлогодних, его же, им привезённых макаронах? Франц Аскольдович на этот мой довод сник. Я, чтоб совсем не расстроился, подал идею: огурцы самим не выращивать, заказать Зяме доставку из Форта и Рабата, и самим, здесь на Бабешке солить. Рассол в Русь поставлять. Огурцы руссы закатывают в стеклянные банки, бочек у них нет, в потреблении баночного рассола не замечены — приятель, корабельный кок, мне доложил. Здесь на Бабешке огурцы засаливать будем в ваннах — в камне вырубим. А возить в Русь за неимением банок, наладимся в бурдюках: у китобоев мирнянских потроха акульи на то раздобудем. На что Франц Аскольдович, подставив под кисель кружку, съязвил:
— У тебя соляной рудник за околицей? За соль Зяма цену заломит такую, за всё движимое и недвижимое в колхозе «Отрадный» обменять не хватит.
И вот же, идея моя не останется пустой, возымеет развитие в недолгом будущем, правда, в несколько ином ключе.
Третьей на острове весной, накануне посевной, Силыч, не согласовав с Коганом, уломал Председателя, и тот на свою беду разрешил посадить сельдерей и артишоки, половину огородов под петрушку и укроп заняв. На риск пошёл, опасаясь «фиолетки», вплотную подступившей к огородам по околице деревни. Прельщала все-таки идея поставить в ЗемМарию новую сельскохозяйственную культуру — занять свою рыночную нишу. Семена дал Чонка — бывший бригадир крепостных огородников прихватил в побег мешочек. Урожай был бы отменным, но созреть не успел и убран не был. Сбылись не Председателя опасения, а Когана: самоволки — и это не в зиму, в страдную пору — стали не просто частыми, а повальными. Днём на прополке отведает полевод не созревших артишоков, вечером сельдерея на поливе, и всё: к ночи он — «десантник» и ему невтерпёж. В Мирный бегут, мужики в сопки по бабам, хлопцы под купол на завалинку к девчатам. Кончился блуд тем, что пришлось после того как от председателя колхоза «Мирный» наш получил меморандум с изложением претензий и предупреждений по всем правилам и нормам дипломатического послания, донжуанов приструнить и культуры авангардные уничтожить.
Тогда же в ответном письме с извинениями и обещанием повысить в колхозе дисциплину Франц Аскольдович предложил коллеге шестьсот четыре тысячи семьсот сорок семь евро за один пресс — всю наличность, что была в ротном сейфе. Так мирнянин посмеялся и отписал с обещанием, что дарственный жмых этим годом сдобрит десятью дополнительными поллитровками «постного». Так назвать подсолнечное масло!
После сбора нами первого урожая, мы его ещё в амбар не снесли, мирнянский председатель нашему прислал письмо, в котором сообщил о решении правления колхоза «Мирный» помочь колхозу «Отрадный» «всем, чем богаты». Боялись десантуры — безоружной, но голодной. Привёл точный расклад сорока пяти пудов жмыха с сорока поллитровками подсолнечного масла на сорок четыре отрадновские души. С горечью посетовал «…на не удавшийся сёлета урожай и удручающую в году жару с морозами…». Чем прозрачно дал понять, что в Мирном нас, как гостей, не ждут. Ни зимой, ни летом. А другим годом натянутые отношения стали чуть ли не враждебными, и всё потому, что, отъевшись на дарственном жмыхе с маслом и обожравшись кочанной «груши», снова зачастили полеводы к мирнянским бабам и девушкам. Хорошо, Коган надоумил, с умом похаживали: мужики в сопки с презервативами, хлопцы на завалинку с букетиками «анютиных глазок» и строгим наказом — старший бригадир Кабзон, обходя шеренгу из хлопцев, каждого трепал своими масластыми пальцами за щёку — «не баловать там». И возвращались, побитыми местными мужьями и парнями. Запинав по парочке любовников и воздыхателей, те остальных до Отрадного не преследовали. Остывали. Понимали, самим им обратно к «миске» Мирного, под купол, не доползти. Подозревали, что и битая парочка могла не только сама одна запросто отделать обиженных рыбаков с парнями, но и всех деревенских мужиков включая и интеллигенцию — поголовно уложить, начиная упражняться в самбо и каратэ с околиц к центру с ратушей. А зимой — мы уже голодали — одарили нас мирняне одним только жмыхом, без масла. Зато весной и летом мужья и парни оставались спокойными: во всяком случае, походы в сопки «погулять» и на завалинку «песен попеть» отрадновцы прекратили. Отпетые донжуаны из мужиков, кто брезговал пользовать Камсу в вонючем медхалате, отлучались, бывало, но не
