Сказаниада - Петр Ингвин

Он попытался вскочить, но крысолов вновь заиграл.

Послышался голос Елены:

– Как же я теперь без служанки?

– Завтра же будут новые, – уверил Кощей, – и не одна, а сколько захочешь, милая.

Доремир вновь успокоился. Как же хорошо, когда не нужно юлить, интриговать, обманывать…

Палач опробовал остроту топора на своей бороде, ухмыльнулся, и поднятое к небесам орудие справедливости на миг перекрыло солнце.

Раньше Доремир тащил все, что плохо лежало. Времена изменились. Теперь все лежало хорошо, в первую очередь он сам – тело отдельно, голова отдельно.

Глава 5. От плена до Кощея

Из сладкого небытия Георгий медленно вплывал в царство боли. Первые вопросы «кто я?» и «где я?» решились довольно быстро, едва приоткрылись наполненные кровавой мутью глаза. Пока он бился с ближним из викингов и кричал «Нападение! Закрывайте ворота!», кто-то ударил сзади по голове. Дальше – провал. Сейчас Георгий лежал ничком ногами к двери – его швырнули и оставили так, как упал. Щеку холодил земляной пол. О том, что дверь позади, сказал доносившийся оттуда шум пиршества и отсветы костров. Или пожарищ.

Снаружи стояла ночь. Помещение, куда бросили Георгия, напоминало сарай, из которого все вынесли. Скорее всего, это склад около пристани, далеко тащить пленника не стали бы. А все ценное отсюда уже перегрузили на корабли.

Немели связанные сзади руки. Георгий перекатился на спину, поелозил плечами по земле. Руки дали о себе знать резкой болью. Это хорошо, лишь бы действовали.

Он перевернулся на живот и пополз, подтягивая тело плечами и коленями. Сердце било в затылок, будто пыталось освободиться. Лоб упирался в утрамбованную землю и тоже участвовал в буксировке, расцарапанная кожа оставляла кровавый след. На зубах скрипел песок.

Голова уткнулась в противоположную от двери стену. Неровные рассохшиеся бревна. Щелей нет. Извиваясь, как червяк, Георгий на боку пополз вдоль стены. Лицо постоянно приподнималось и терлось о бревна в поисках зазубрины. Трещин было много, но гладких. Требовалась шершавая или острая.

Есть! Уже совершенно не чувствуя рук, он развернулся к ней стянутыми запястьями и начал перетирать.

До времен синтетики еще как на помеле до Альфы Центавра, но ветхими или слабыми путы не назвать.

Другого выхода нет. Тереть. Постоянно. Пока хватит сил.

Неизвестно, сколько времени прошло: минуты? дни? тысячелетия? Несколько волокон разлохматились и распались, внутри удавки стало чуть свободнее.

Болело все. Похоже, перед тем как кинуть в застенок, потерявшего сознание «предателя» долго били ногами. Викингов можно понять. Грабеж и насилие – их мир, другого не знают. Гуманная война? Права человека? О чем это вообще? Если объяснить – посмеются над фантазером. Здесь понятия добра и зла просты: убить врага и все забрать – хорошо, что-то забирают у тебя или пытаются убить – плохо. Все логично до безобразия. Совесть? Нравственность? Мораль? А что это? Они помогают в выживании и обогащении? Нет? Тогда зачем этот хлам серьезному человеку?

Георгий видел мир иначе. Поэтому он не пиршествовал снаружи, а ждал смерти внутри. Выходит, сознание определяет бытие, а не наоборот. Карл Маркс неправ.

Каждому свое. Вся жизнь состоит из выборов, больших или маленьких. Собственно, жизнь – это выборы и больше ничто. Вспоминая умершего, разве говорят о количестве прожитых лет или нажитом добре? Говорят о сделанных им выборах. Наши дела – результат нашего выбора, это просто и логично, как мораль викингов. В памяти остаются только дела. Значит, они и есть высшая ценность. Длину жизни и количество добра человека определяют окружающие по его поступкам, и долгожителями, как ни странно, оказываются совсем не те, кто просто жил долго.

Веревки лопнули. Кровь хлынула в вены, тело дернулось в конвульсиях, а стиснутые зубы едва не треснули. Это не боль, это нечто выше. Проще умереть.

Умирать нельзя. Бороться нужно до последнего, до самой смерти. И еще немного сверх того.

Георгий стал кусать набухшие ладони. Сознание раскалывалось и проваливалось в созданные собой пропасти. Он приходил в себя и продолжал, сплевывая кровь.

Руки ожили.

Едва не покрошив зубы, он выдрал из бревна длинную щепку.

Теперь копать. Бить в твердую землю и рыхлить. Выгребать. Снова бить и рыхлить.

Ночь не имела конца. После многих часов (дней? минут? лет?) ударов и выгребаний, когда тело протиснулось в образовавшийся подкоп, снаружи все еще было темно.

Шуршание высокой травы показалось грохотом. Стук сердца – молотом кузнеца. Георгий совладал с дыханием и пополз.

Грязь. Трава. Поперечная утоптанная тропа. Снова грязь и опять трава. Лес!

За деревьями можно двигаться на четвереньках. Можно и стоя, но нет сил. Мир шатался и время от времени бил в лицо. Георгий падал, иногда скатывался в ямы, терял сознание, приходил в себя и вновь заставлял себя двигаться вперед.

Комары. Боже, как он возлюбил комаров! Направление – как можно дальше от моря. На море нет комаров. Комары – символ жизни.

Скрип телеги. Голоса. Знакомые слова.

Не викинги.

– Помоги-и-ите-е!

Крик остался внутри, из горла вырвался хрип.

Георгий снова пополз.

Туман. В глазах. Потому что позже снова трава – четкая, зеленая. Горизонтально. И земля стоит рядом. Так не бывает. Значит, Георгий отключился и завалился на бок.

Ползти.

Фыркнула лошадь. Где-то поблизости дорога. Люди. Родная речь. Бегут от викингов или прибыло войско? В какой стороне море?..

***

– Ну ты и грязен, братец. Сначала за лешего принял.

Ноющее тело покачивалось в телеге. Георгий открыл глаза. Бородатый возница улыбался.

– Из города бежал?

– Из плена.

– Это хорошо. А я думал, что с поля боя. Не обессудь, доставлю к нашим, они разберутся.

Георгий обнаружил, что снова связан, теперь по рукам и ногам. После побега на нем были только штаны и рваная стеганка, которую надевают под латы. Одежда выдала в нем воина.

– Меня в начале боя у ворот чем-то по голове тюкнули, – объяснил Георгий. – Бросили в застенок. Оружие и доспехи остались там. Что стало с Гевалом?

Чувствовалось, что крестьянин сомневается, выдавать ли информацию человеку, который может оказаться предателем или врагом.

– Варяги сожгли подчистую, – нехотя сообщил он.

– Дальше они прошли?

– Нет, послали гонца и ждут у моря Кощеева ответа. А пока ждут – грабят побережье.

– Спасибо.

Отвернувшийся возница промолчал. Ах да, здесь так не говорят, «спасибо» – пожелание, чтобы спас Бог. В краю множества богов просто благодарят.

Укатанная дорога позволяла телеге двигаться быстро, скрип колеса размеренно нарушал лесную тишину.

– Сам-то кто и откуда будешь? –