Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли
Гай переоделся – и словно бы преобразился не только внешне, но и внутренне. Он больше не принадлежал миру римлян.
– В этом наряде ты уже не Гай Мацеллий Север. – Пожилой бритт озадаченно смотрел на него. Гай усмехнулся.
– Я ж тебе рассказывал, мать, пока была жива, звала меня Гавеном; вот теперь я Гавен и есть, и другого имени мне не надо.
Клотин принялся громко восхищаться тем, как Гаю к лицу бриттское платье, но юноша чувствовал: хозяин дома не в восторге от происходящего – представительный римлянин был ему куда больше по душе.
– Если я и пойду на праздник, то только бриттом, – продолжал Гай. – Пожалуй, я попрошу тебя сообщить Мацеллию, что я путешествую переодетым! – Юноша подозревал, что префекту придется не по душе выходка сына, и собирался оправдываться тем, что якобы собирает сведения о настроениях среди местных.
Проснувшись утром, Эйлан никак не могла избавиться от странного чувства, что Гай где-то неподалеку. «Наверное, он думает обо мне», – решила девушка. Ведь сегодня Белтайн, а все их самые судьбоносные встречи случались как раз во время этого праздника. Ну так и неудивительно, что мысли ее обращены к Гаю в тот самый день, когда по всей земле сердца мужей и девушек пробуждаются к любви.
Здесь, в Доме дев, этой обители скромности и непорочности, ей не подобало думать о подобных вещах – или, по крайней мере, полагалось взирать на них с отстраненной снисходительностью жрицы, бесконечно далекой от плотских соблазнов. Зимой это было не так уж и трудно. Эйлан казалось, что страсть, которую пробудил в ней друид из ее видения, освободилась от всего земного и обратилась в чистое, как алтарное пламя, сияние, а обеты целомудрия – не такая уж великая жертва.
Но сейчас, когда в деревьях началось движение соков, распускались почки и раскрывались бутоны, Эйлан уже не была в этом так уверена. Ей вспоминалось ее видение – и девушка горела в огне, а ночами ей грезилось, будто она лежит в объятиях возлюбленного – иногда это был друид, иногда – Гай, а иногда – незнакомец с глазами короля. «Тело мое девственно, но душа утратила невинность, – вдруг подумала Эйлан. – Великая Богиня, как стерпеть эту сладкую боль?»
– Эйлан, ты сегодня помогаешь Лианнон подготовиться к вечерней церемонии? – Голос Миэллин вернул девушку с небес на землю. Она покачала головой. – Тогда пойдем утром с нами со всеми посмотреть на праздник! Тебе полезно подышать свежим воздухом!
Как оказалось, «мы все» подразумевало и Сенару: девочка была рада-радехонька вырваться на волю, за пределы стен. Было солнечно и свежо, боярышниковые изгороди оделись мерцающе-белым цветом, как будто в ветвях запутались лучи солнца. Повсюду толпился народ. Эйлан, после того, как прожила несколько месяцев в затворничестве, болезненно вздрагивала в такой давке. Как быстро она привыкла к тишине и покою – а может быть, это обряд посвящения так изменил ее? Ей всегда было неуютно в толпе, но сейчас она чувствовала себя так, будто с нее содрали кожу.
А вот Сенара, идя между двумя девушками, веселилась от души. Ее восхищало все: и прилавок с круглыми сырами, и столик, на котором продавец стеклянных браслетов разложил свой блестящий товар, – и цветы, цветы повсюду.
Эйлан не видела такого скопления народу со времен прошлого Белтайна, когда она снова повстречала Гая. Девушке казалось, что здесь собрались все до единого жители Британии и островов: толкаются, хохочут, едят и пьют и демонстрируют все мыслимые умения и таланты – от выпечки до плясок на канате.
– А Лианнон придет сюда днем? – спросила Сенара.
Миэллин кивнула.
– Ее будет сопровождать Арданос. Это одна из ее обязанностей – показываться народу во время празднеств. – Помолчав, девушка добавила: – И обязанность не самая приятная, скажу я вам. Между нами, сдается мне, она очень устала. Я вот уже который год думаю, не окажется ли очередной праздник для нее последним.
Заметив, как побледнела Эйлан, Миэллин промолвила:
– Тебя это пугает? Но смерть – такая же неотъемлемая часть жизни, как и рождение; ты же жрица, ты не можешь этого не знать.
Однако в такой толчее Эйлан с трудом могла расслышать, что говорит ее спутница. Люди тесным кольцом обступили вожака с танцующим медведем; Сенара закричала, что тоже хочет посмотреть, и девушки протолкались поближе. При виде синих жреческих платьев зрители расступались, пока подруги не оказались в первых рядах. Медведь, тяжело переваливаясь, ходил по кругу на задних лапах: наверное, это и должно было сойти за танец. Пасть зверя была туго стянута веревкой; выглядел он ужасно несчастным.
– Бедняжка, – прошептала Эйлан, и Миэллин вздохнула.
– Иногда мне кажется, что Лианнон мало чем отличается от этого медведя, – проговорила жрица. – Ее выставляют напоказ, и повторяет она чужие слова. – Эйлан задохнулась: что за кощунственная мысль – сравнить Верховную жрицу с обученным животным!
– А кто же тогда вожатый? – хихикнула Сенара. – Миэллин, нельзя так говорить!
– Почему нет? Правдивость всегда считалась похвальным качеством, – твердо стояла на своем Миэллин. Эйлан вспомнила Кейлин. При виде того, как Арданос обходится с Верховной жрицей, девушке плохо верилось в верховную власть, о которой говорил друид из ее видения.
– Я говорю чистую правду; а когда я вижу, как Лианнон слабеет и тает на глазах, я не могу не задуматься…
Миэллин не договорила: медведь вдруг опустился на все четыре лапы и неуклюже заковылял прямиком к ним. Сенара с визгом отскочила; но толпа напирала со всех сторон. Эйлан отпрянула назад, наступила на чей-то подол – и послышался треск рвущейся ткани.
– Под ноги смотреть надо! – сварливо буркнула женщина. Эйлан извинилась, стараясь стать как можно незаметнее, и тут медведь снова кинулся вперед, вырвав поводок из рук вожака. Кто-то закричал: «Берегись!» Толпа откатилась назад; Эйлан с трудом удержалась на ногах. Она оглянулась в поисках своих спутниц, но Миэллин с Сенарой уже исчезли во всеобщей давке.
Впервые за несколько лет Эйлан осталась на людях одна. Она уже привыкла к тому, что за пределами Лесной обители ее всегда кто-нибудь да сопровождает. А теперь ей пришло в голову, что постоянный присмотр необходим не только ради соблюдения приличий: присутствие сестер помогало удерживать людей на расстоянии – в плане физическом и духовном. Едва девушка оказалась в одиночестве, как на нее, словно ураган, обрушилась свистопляска чужих переживаний и мыслей. Ища защиты, она попыталась вобрать в себя силу земли, но в окружении стольких незнакомых лиц девушку захлестывало смятение. И как только Лианнон может находиться в праздничной толпе, если она
