Юрий Никитин - Изгой
Тот собрался с силами, голова поднялась, в глазах была мука. С запекшихся черных губ сорвалось:
— Гелон...
Олег сказал жестко:
— Уже знаем. Что сказали владыки мира черного солнца?
— Да, я говорил... вопрошал...
— Что сказали?
— Я слышал... жуткий хохот, — прохрипел старик. — Злорадный хохот!.. Они смеялись... Они заполучили, как они сказали, самого ценного человека на свете... Его уже не поменяют ни на кого из живущих. Гелон, как они сказали, мог бы сделать весь мир счастливым... Весь белый свет! Ему предначертано было жить долго, очень долго! Он сумел бы расширить свою Гелонию до... до...
Голос его прервался. Ему поднесли кубок вина, в тишине слышно было, как стучат по металлу зубы. В зале стояла мертвая тишина отчаяния. Олег стиснул челюсти так, что заломило в висках. Он, дурак, общался с человеком, который знал или чувствовал Истину... а то и владел ею, но он, волхв, говорил с ним о конях, о видах на урожай, о разведении дойных кобылиц... Почему пустоцветы так кричат о своем величии, а люди достойные стараются жить тихо и незаметно? Не потому ли пустые колосья держат головы так высоко, что в них нет зерен? Скиф зарычал:
— Гелон!.. Брат!.. Прости, что я наделал, что я наделал!..
Олег сказал досадливо:
— Перестань. От тебя ничего не зависело.
Скиф ударил себя по лицу, закричал страшным голосом, ухватился за волосы и выдрал целые пряди. Из глаз брызнули кипящие слезы, грудь клокотала от тяжелых мужских рыданий.
— Почему? Почему Гелон?.. Почему не ушел я — никчемный, никому не нужный, всеми отвергнутый?..
Олег взглянул с сочувствием, опустил глаза. Скиф закричал таким страшным голосом, от которого затряслись стены:
— Молчишь? Жалеешь?.. Да скажи, наконец, правду! А правда в том, что меня даже на том свете не приняли бы!.. Сказали бы, что и сто тысяч Скифов не стоят одного Гелона!.. Сволочи, все сволочи!.. А самая большая сволочь — я, ибо даже не попытался предложить себя в жертву... в обмен...
— Никто из нас не пытался, — напомнил Олег .
— Но мог бы!..
Олег молчал, Скиф выл и бил себя по голове, стучал по столу, разбивая руки в кровь. Среди стонов прорывались горестные крики, что его все равно бы не взяли, кому он нужен, по земле толпами бродят всякие мстители, разрушители, ломатели. Властелинам чёрного солнца он важнее здесь, он и так работает на них, а вот Гелон был для них угрозой, опасностью, его и забрали!
Колоксай сидел, выпрямившись, посеревший весь, даже руки посерели, словно он превратился в каменную статую. На столе сиротливо исходила белесым паром туша молодого гуся. Огромные кулаки лежали на столешнице как мертвые. В глазах застыло отчаяние. Олег внезапно подумал, что таким он был в мире чёрного солнца: серый, помертвевший, без чувств и желаний, угнетенный так, что желал бы покончить с собой, если бы там это было возможно...
— Как же так, — прошептал Колоксай. — Это же я все еще там...
Олег сказал настойчиво:
— Ты здесь. Скоро взойдет солнце.
— Для меня оно никогда не взойдет, — сказал Колоксай мертвым голосом. — У меня был такой преданный сын... что отдал свою жизнь за мою! А я его даже не увидел! Не успел прижать к груди, посмотреть в его ясные глаза!.. Нет, я не могу принять такую жертву!
Все отводили взоры, кто-то зарыдал громко, закрыл лицо руками и бросился из зала. Скиф рыдал тяжело, но уже не опускал головы и не отворачивался. Слезы катились и катились по бледному, как мрамор, лицу.Олег сказал с мукой:
— Колоксай, обратно пути нет. Владыки подземного мира получили высшую плату. Теперь надо жить...
— Я не смогу, — обронил Колоксай мертво. — Я слишком долго был... там. Я весь мертв. В подземном мире убивает не острая сталь, а вина. Я подумал было, что здесь я смогу что-то поправить, изменить, ведь я был не прав... Но властелины жестоко посмеялись надо мной! Моя вина стала еще тяжелее.
Он поднялся и, пошатнувшись, вышел как слепой из-за стола. Олег кивнул в его сторону Угарчу, тот бережно и властно обнял несчастного тцара за плечи и бережно повел к выходу.
Черная весть пронеслась над Гелонией, словно ее пронесли крылатые кони. Стон и плач поднялся сперва над городом, потом ушел в села, веси и самые дальние деревни. Мужчины хватались за оружие и бешено грозили небу, что отняло у них лучшего из правителей, который ухитрялся всем быть отцом, сыном и учителем разом, женщины рыдали и царапали лица, а молодые девушки оделись в черное и плакали тихо, словно всем им молодой, красивый и добрый тцар был женихом.
Колоксай, как его отвели в покои Гелона, так и не показывался. Из-за двери не доносилось ни звука. Стражи обеспокоенно объясняли, что так уже трое суток. Колоксай словно исчез, едва переступил порог и закрыл за собой двери.
Олег поколебался, велел:
— Ломайте!
Стражи отбросили копья. Рядом с Олегом стоял Окоем, ещё больше похудевший, молчаливый, с ввалившимися глазами. Он сильно горбился, покашливал. Олег почему-то вспомнил о Дивии, его дочери, которую верховный жрец мечтал отдать за Гелона, и от которого звезды сулили...
Раздался треск. Дверь выгибалась под тяжелыми ударами, но держалась, и тогда оба стража ухватились за топоры, начали бешено рубить толстые доски. Олег выждал, потом ударил плечом. Наполовину расколотая дверь разлетелась в щепы, он торопливо шагнул в пролом, не заботясь о том, что сверху падают тяжелые деревянные обломки.
В обширных покоях пусто, мертво, безжизненно. Узкое окно открыто, оттуда врывается свежий ветер. Первой мыслью Олега было, что Колоксай покинул через окно, но в эту узкую щель едва пролезла бы его голова...
И тут он увидел на ложе неподвижное тело. Колоксай лежал вниз лицом, раскинув руки. Пальцы вцепились в подушки, смяли и так застыли.
— Колоксай! — заорал Олег. — Черт, что ты творишь, Коло!..
Плечо Колоксая показалось твердым и застывшим, как холодная плита мрамора, а сам он выглядел срублен-ным дубом, что рухнул, как стоял, накрыв растопыренными ветвями ложе.
Вдвоем с Окоемом перевернули его на спину. Синие глаза безжизненно смотрели в потолок, золотые волосы мертво разметались по подушке. Олег поспешно приник ухом к твердой груди. Поначалу ему показалось, что он положил голову на каменную плиту, холодную и недвижимую, но обостренное ухо человека из Леса уловило нечто, что и на жизнь не похоже, но еще и не смерть.
— Зови своего колдуна! — велел он страшным голосом. — Быстро!.. Все травы, отвары... Он знает какие!
Еще три дня дрались за жизнь, что упорно выскальзывала из их рук. Колоксай находился в забытьи, а едва, удавалось пробудить в нем сознание, тут же снова нырял в спасительную черноту.
Олег, отчаявшись что-то сделать, наконец опустил руки, сел рядом на край ложа и заговорил монотонно:
