Ненасыть - Сон Ирина
– Забери детей, – говорит ей Михась и встает, морщась от боли. – Иди, не бойся. Присмотри за ними, ладно?
Олеся, косясь на маму, принимает корзину с девочками. Дети смотрят вокруг, удивленно хлопают светлыми глазами, вертят головами. Выстрелы их ничуть не напугали.
– Михась, – зовет мама, все еще не сводя пистолета с Серого, Вадика и Тимура. – Михась, свяжи их.
Серый теряет дар речи. Михась только что убил Верочку! Неужели маму это совсем не трогает? Не может же она быть настолько испугана ипостасью Вадика и белой кровью, чтобы наплевать на это? Или… Или может?
Мама зовет, но Михась разворачивается и, припадая на раненую ногу, идет к запертым воротам со словами:
– Сама разбирайся, Марина.
– Михась? Ты куда? – в голосе мамы слышится паника.
– В никуда, Марина, – сквозь зубы отвечает Михась. Слова вылетают с тяжелыми выдохами, лицо кривится от боли, но он упрямо подходит к воротам и опирается на столбик. – Я ухожу. Надеюсь, человеком.
Он кладет руку на цепь, запирающую ворота, и выдыхает:
– Я здесь, Василек.
Из зарослей молча вылетает ворон, садится на черную завитушку у руки Михася, смотрит на него и каркает ему в лицо. Серый даже на мгновение забывает о том, что Верочка лежит мертвая, а сам он вместе с Вадиком и Тимуром рискует быть застреленным собственной матерью. Михась… рассыпается золотистыми искрами хмари. Она кружит в воздухе и медленно оседает на землю, на упавшую одежду, словно мелкий металлический песок. Ворон издает еще одно карканье – и остатки спокойствия мамы лопаются, словно туго натянутая струна.
– Сдохни! Сдохни! Сдохни! – кричит она и стреляет в птицу.
Серый успевает заметить, как пули выбивают искры из толстых чугунных прутьев, всего в ладони от ворона, как Олеся в обнимку с корзиной ныряет под крылья мраморных ангелов на могиле Грозовых, а потом Вадик мощным толчком отправляет его к церкви.
– Беги!
«А ты?!» – хочет закричать Серый, но ноги уже сами перемахивают через тарелки, несут его к стенам, а рядом мчится Тимур.
Выстрелы сливаются в сплошной грохот, уши закладывает. Серый ничего не слышит. Затормозить и оглянуться на упавшего Тимура вопреки инстинкту самосохранения его толкает импульс, чувство. Серый рывком затаскивает его по ступенькам, толкает в тень и сам падает от мощного толчка в спину. Внутри разливается жаркая боль, становится трудно дышать. Он переворачивается на бок – рука, из которой всё еще торчит нож, шевелится с трудом – изнутри рвется кашель. На серый пол летят капли бледной розовой жидкости, которая теперь течет в его жилах вместо крови. Голова кружится, руки совсем не держат, и Серый падает на живот, не в силах двинуться с места. В глаза бьет солнце, такое яркое на чистом небе, щеку холодит каменный пол. Серый моргает, поворачивает голову, чтобы посмотреть, что с Вадиком, и взгляд плывет по каменным сводам.
Всего в двух шагах, под укрытием стен скорчился Тимур. В золотых глазах плещется ужас, бездонное море ужаса.
– …придите! Я прошу защиты и спасения… – читает Серый по губам и смотрит дальше, туда, где у подножия лестницы, неестественно вывернув шею, лежит Вадик.
Среди вороха черных перьев, птичьих когтей и алых брызг чистое человеческое лицо выделяется особенно ярко. Вадик не выглядит мертвым, хоть его тело изрешечено пулями, а Серый только и может думать о том, что у него кровь по-человечески красная. Мама перешагивает через Вадика, неторопливо поднимается по ступенькам, безжалостная, красивая, пахнущая порохом, словно богиня войны, и останавливается над Серым, прицелившись ему в лоб. Тимур шарахается в глубину, под ненадежную защиту теней и закрывает себе руками рот.
– У меня осталось еще четыре пули, – говорит она, и, несмотря на то что по ее щекам текут слезы, взгляд у нее острый, безумный, а голос твердый и рука не дрожит. – Повторяю в последний раз, где мой сын? Где Сергей?
Серый делает вздох – в груди что-то булькает – и сипит:
– Это я… Правда я… Меня изменили…
– Я. Не. Верю! – чеканит мама. – Он сказал бы мне сразу! Вы где-то его держите! Где-то прячете… – ее взгляд падает на царские врата. – Точно!
Она вновь смотрит на Серого, ее палец на спусковом крючке напрягается, и он закрывает глаза, с обреченностью понимая, что сейчас его убьет собственная мама.
– Марина Викторовна!
В церкви выстрел звучит в десять раз сильнее, бьет по голове так, что все прочие звуки словно погружаются в воду, выбитая пулей крошка больно впивается в щеку и шею. Серый моргает, не понимая, почему еще жив, и всё вокруг качается.
Мама все еще стоит над ним, но пистолет уже нацелен не на него, а на Зета и Юфима – почему-то их Серый видит как-никогда четко.
– Вы, – говорит она, и ее голос звучит далеко, почти неразборчиво. – Я должна была сразу догадаться. Верните мне моего Сережу!
– Марина Викторовна, но вы же хотите его убить. Мы, конечно же, не вмешиваемся в ваши внутрисемейные дела, но подобная просьба отдает безумием.
Кто говорит, Серый не понимает, но ему все равно. От самого факта, что пришли хозяева, все расслабляется и поет в облегчении. Только вот Вадик… Но ничего, ведь стоит только пожелать – и все встанет на круги своя…
– Эта тварь не мой сын! – с отвращением говорит мама, и Серый вздрагивает. – Но, надо признать, подделка очень убедительная. Когда вы их подменили? Не врите, что это мой сын! Мой сын ни за что бы не промолчал, если бы с ним случилось такое!
– Ох, Марина Викторовна, – сокрушенно вздыхают хозяева хором. – Дети меняются, и совсем не так, как того хотят родители. Вы хотите, чтобы мы вам вернули вашего прежнего сына, послушного милого мальчика, у которого не было от вас никаких тайн? Увы, вернуть, как было, не под силу даже времени.
– Не заговаривайте мне зубы! Мне нужен мой сын, живым и невредимым!
– Что в таком случае мы получим в благодарность? – звучит вопрос, и на этот раз Серый узнает Юфима. – Марина Викторовна, вы ведь нас так и не отблагодарили за все, что мы сделали.
– Я благодарила… – начинает мама и осекается.
Она благодарила, но не хозяев – Бога.
Мама щурится, оглядывается на Серого и, переложив пистолет в другую руку, снимает с себя сережки.
– Это самое дорогое, что у меня есть.
Хозяева смеются.
– Вы предложили нам память? В мире, который избавляется от прошлого, это самая никчемная вещь! Ничто! – смеется Зет.
– Увы, Марина Викторовна. Все это время вы шли не тем путем. Человек не должен бежать от своих желаний, он должен их принимать. Желания вскрывают суть людей, позволяют заглянуть в самые глубокие закоулки души. Способность остановиться и отказаться от желания показывает волю. Но вы с самого начала не прислушивались к своим желаниям, а когда прислушались… Что ж, тут бессильны даже боги. Впрочем, у вас есть последняя попытка. Вы можете пойти со своими сыновьями. Дорога младшего для вас уже давно закрыта, но вот старший… – Юфим оглядывается на груду перьев, и та в ответ шевелится, когтистая лапа тянется к окровавленной голове, цепляется за волосы. Вадик хрипит, глядя на Серого полными боли глазами, отрезает острыми когтями прядь за прядью. В хрипе Серый различает свое имя. – Старший вполне мог бы заплатить за проход и унести вас в свой дом, ввести в сонм тех душ, которые могут когда-нибудь…
Но мама не слушает.
Первый выстрел попадает Юфиму под ключицу. Он замолкает, хватается рукой за грудь, поднимает взгляд на Зета и, покачнувшись, говорит с тихим выдохом, в котором слилась досада и печаль:
– Я так и знал… – и, падая, смотрит на близнеца. – Зет…
Зет подхватывает его, прижимает к себе и опускается на колени, прижимаясь губами к виску и ладонью закрывает ему глаза:
– Не смотри, Юфим.
Второй выстрел достается Зету. Мама стреляет ему в голову, а когда хозяева падают, подходит и добивает Юфима последней пулей – в лоб.
Наступает воистину мертвая тишина – только Тимур тоненько скулит от ужаса. Девочек не слышно, и Серый искренне надеется, что Олесе удалось убежать и добраться до дома. Там у них автоматы, патроны, они с Прапором сумеют отбиться…
