Сто страшных историй - Генри Лайон Олди
3
Лица без лиц
Ни на что особо не рассчитывая, я сходил на мыс, откуда исчезли тело и голова. Зола на месте кострища. Обугленные рыбьи кости. Бамбуковый шест с огрызком грязных волос.
Больше ничего.
Когда я вернулся, лагерь был готов. Между палатками остался проход, упиравшийся в скалы. У скал оборудовали место для допросов: циновка получше для старшего дознавателя, циновка похуже для слуги, ведущего протокол. Каонай господина Сэки уже установил перед собой доску для письма и теперь размещал на ней «сокровища кабинета»: подставку с кистями, чашечку с водой, тушечницу, стопку листов бумаги.
Не в палатки же ссыльных приглашать?
Моё рабочее место обнаружилось за господской палаткой, у начала склона. Расторопный Широно тоже был готов записывать. Неподалёку переминалась с ноги на ногу пара здешних каонай, которых я приметил раньше.
Я устроился поудобнее: сидеть предстояло долго.
— Ты! Подойди.
Живой скелет с обмотанной тряпками головой приблизился. Перестук гальки под его ногами неприятно напоминал стук костей. Куда тебе головы рубить, доходяга! Самому бы до вечера не помереть. Или ты хочешь, чтобы приезжий дознаватель так думал?
— Твоё имя в прошлой жизни?
— Изао, господин.
Голос — шелест ветра в сухом тростнике.
— Кем ты был раньше? До того, как потерял лицо?
— Плотником, господин.
— За что осуждён?
— За кражи, господин. Много краж.
У начальника поста береговой стражи хранились копии приговоров всех ссыльных, кто пребывал на острове, а также выписки из дел. Мы забрали их, включая бумаги на осуждённых каонай. Свиток Изао был сейчас развёрнут передо мной.
Пока всё сходилось.
Многие задаются вопросом: к чему ссылать безликих на остров Девяти Смертей? Их можно казнить, как в былые времена, не опасаясь фуккацу! Да, это так. Иногда их действительно казнят — в виде особой милости. Но это случается редко. Милость для каонай? Это что же получается: преступникам, имеющим лицо, — медленная смерть от голода и лишений, а безликий раз, и отмучился?! Нет уж! Пусть настрадаются, прежде чем отправиться в ад!
— Сними с головы тряпки.
— Господин?
— Снимай!
— Да, господин. Слушаюсь.
Серая губчатая масса. Плоть дохлого осьминога. Прорезь рта. Две чёрные дырки — ноздри. Тусклый блеск глаз на дне тёмных провалов. Лысый костистый череп.
— До ссылки ты был знаком с Ямаситой Тибой? Ты мог знать его под кличкой Ловкач.
У каонай нет лица. На то, что его заменяет, никто не желает смотреть. А я смотрел: и сейчас, и раньше. Приказывал Мигеру снять маску карпа и приучал себя глядеть без содрогания на лицевую плоть. Со временем, задавая вопросы, начинаешь различать изменения: подёргивания, появление и исчезновение морщин, движения складок и глазных яблок.
Выражения лица без лица.
Мерзость, да. Но я полагал, что это может пригодиться. Если я научусь определять по лицевой плоти, врёт безликий или говорит правду, то с обычным человеком это будет проще простого. Так после упражнений с тяжеленной колодой нести пару вёдер воды — отдых. Никогда не думал, что наши с Мигеру беседы пригодятся мне самым непосредственным образом — при допросе другого каонай.
Не Мигеру, напомнил себе я. Это не Мигеру. Передо мной преступник. Дважды преступник. Возможно, трижды, если это перерожденец-Ловкач. И мне повезёт, если бывший плотник схож с Мигеру в мимике лицевой плоти.
Книга, которую я научился читать.
— Нет, господин.
Правда. Что-то ещё? Нет, не разобрать.
— А здесь, на острове? Ты имел с ним дело?
— Нет, господин. До безликих никому нет дела.
Снова правда. Было бы слишком большой удачей на первом же допросе изобличить перерожденца! Я заглянул в приговор.
— Что ты воровал?
— Еду, господин.
— Только еду?
— Один раз я украл нож.
— Зачем? Хотел продать?
— Нет, господин. Он был мне нужен. Рыбу резать, обувь чинить…
— Рыбу ты тоже воровал?
— Да, господин.
— Обувь?
— Нет, господин. Чинил свою.
— Как звали твою младшую сестру?
Удивление. Растерянность.
— Простите, господин! Но я был младшим в семье. У меня никогда не было младшей сестры. А мою старшую сестру звали Хоши.
Всё верно. Без сомнения, передо мной бывший плотник Изао.
— Ловкач Тиба водил знакомство с кем-нибудь на острове?
— Простите, господин. Я не знаю.
Правда.
— Можешь идти.
Он поклонился, едва не переломившись пополам, и заковылял прочь, на ходу обматывая голову заскорузлыми тряпками.
— Следующий!
Этот каонай выглядел покрепче первого. Коренастый, приземистый, он исхудал в меньшей степени, чем Изао.
— Твоё имя в прошлой жизни?
— Кэйташи, господин.
— Кем был до того, как потерял лицо?
— Рыбаком, господин.
— За что осуждён?
— Контрабанда, господин.
Надо же: каонай-контрабандист! Ты не врёшь, безликий Кэйташи: в твоём свитке значится то же самое. Кто согласился иметь с тобой дело?! Контрабандисты в одиночку не работают. Впрочем, если твой подельник не брезглив, то каонай-рыбак, умеющий управляться с лодкой, — отличный перевозчик. Кто на такого подумает? Кто вообще обратит на тебя внимание, Кэйташи?
— Что возил?
— Ткани, господин.
Да, всё верно.
— Сними тряпки с головы.
— Вам интересно, господин?
Горькая насмешка в голосе. Мне не почудилось?!
— Не твоё дело! Снимай!
— Да, господин.
Мерзкая губчатая масса. Та же, да не та. Похоже, я скоро научусь различать каонай по их лицевой плоти.
— Ты был знаком с Ямаситой Тибой, известным как Ловкач? До того, как попал сюда?
— Нет, господин.
Правда? Кажется, да.
— А здесь, на острове? Ты разговаривал с ним?
— Он со мной заговорил, господин.
— Он с тобой?
— Да, господин. Один раз.
— О чём он с тобой говорил?
— Посмеялся надо мной. Сказал, что я дважды неудачник: мало того, что лицо потерял, так ещё в бочку с кипятком залез. Это он про остров Девяти Смертей, господин. Ещё ногой меня пнул: «Вот тебе на удачу!» И засмеялся.
— А ты?
— Я поклонился, чтобы он сильнее не ударил. И ушёл.
— Это всё? Больше вы не разговаривали?
— Это всё, господин.
Верю. Правда. Выходит, в этом теле тоже нет Ловкача?
— Кто тебя судил и выносил приговор?
Я не спрашивал, как они потеряли лицо. Если Тиба укрылся в теле каонай, он наверняка предполагал, что его спросят об этом — и выяснил ответ заранее. Перерожденца следовало ловить на другом. Ловкач не мог предусмотреть всё.
— Судья Накагава, господин.
— На суде опрашивали свидетелей?
— Да, господин. Двоих.
— Как их звали?
— Простите, господин. Я не запомнил. Один был стражник. Второй, кажется, торговец. Да, точно, торговец тканями.
Правда.
— В ссылке Тиба с кем-нибудь сошёлся? Завёл знакомства?
— Не знаю, господин.
— Встретил старых друзей? Подельников?
— Не знаю, господин.
4
Допросить надо всех!
Солнце в небе перевалило за полдень, когда Сэки Осаму объявил перерыв. Я
