Роберт Сальваторе - Древнейший

Олконна несколько раз начинал было отвечать, но все путался в словах и не сводил глаз с Воны.

Крейт сидел молча, поглядывал на юношу, ставшего ему кем-то вроде протеже, и думал о том, что преподал Олконне один из самых важных уроков в жизни.

Часть третья

ЧАСТЬ ЧЕГО-ТО БОЛЬШЕГО

Я сопротивляюсь.

Не знаю, чем продиктована моя апатия: то ли глубоко укоренившимся инстинктом, то ли подсознанием, но при всей правоте и оправданном отчаянии дамы Гвидры ее призыв к оружию мне не по душе. Она права во всем. Я и сам знаю, что, если бы остался в Хонсе, то стараниями владык и абелийской церкви уже принял бы мучительную смерть. Ничуть не сомневаюсь в правдивости слов Доусона о том, что монахи из часовни Абеля знали о Разбойнике. Ничто не помешало бы им схватить меня и убить. Я и раньше наблюдал абелийское правосудие.

Я не подвергаю сомнению искреннее отчаяние дамы Гвидры. Орды самхаистских приспешников, не знающих никаких моральных принципов, приносят ее народу страшное горе. И все же сопротивляюсь.

Я видел последствия набега троллей, сожженный дотла город, ни одной живой души, и мое сердце обливалось кровью. Я чувствую, в каком гневе и негодовании пребывает дама Гвидра, и это делает ей честь. Она дрожит не из эгоистического страха потерять жизнь или титул, а из-за неподдельного сострадания к людям, перед которыми правительница в ответе. Это ставит ее гораздо выше любого из хонсейских владык. Но я по-прежнему сопротивляюсь.

Кто я? Раньше я думал, что знаю. Ответ был столь очевиден, что я ни разу не потрудился задать себе этот вопрос, по крайней мере, так прямо.

Книга Джеста и самоцветы избавили меня от недуга, но очевидным образом превратили в другого человека. Счастье телесного исцеления обратилось в необходимость переосмыслить себя. Теперь этот новый человек, которым я стал, задается вопросом, кто он.

Кто я?

Что за душа живет в моей окрепшей плоти?

Против всех ожиданий, выздоровление принесло еще больше трудностей, вызвав во мне чувство обязанности и ответственности перед другими.

Другие…

Тех, кто находился рядом на протяжении всей моей юности и в первые годы взрослой жизни, можно по пальцам пересчитать. Это Гарибонд, кое-кто из монахов Прайдской часовни, Кадайль, иногда снисходившая до моего общества. Все они интересовали меня лишь в той степени, в какой могли быть мне полезны. Брансен Гарибонд пустил их в свою жизнь только потому, что нуждался в них.

Трудно предположить, что в моей немощи могло быть что-то удобное или утешительное. Я не состязался с другими юношами в игре под названием жизнь, бегая наперегонки или кидая камни — кто дальше, а потом стараясь получить выгодное место в церкви или при дворе владыки. Я просто не мог.

Конечно, я страдал, но было бы ложью утверждать, что при этом не испытывал некоторого облегчения, будучи свободным от бесконечной борьбы со сверстниками за место на иерархической лестнице. Мне не грозило испытать стыд честного поражения, потому что никто не мог честно обойти Цаплю!

Мой недуг не был хитростью, но я не уверен, что отказался бы пойти на нее, будь у меня выбор.

Потом внезапно я избавился от немощи, стал Разбойником, но и теперь не могу поклясться, что мои помыслы чисты, а мотивы праведны.

Кому на самом деле служил Разбойник, сражаясь в Прайде? Народу? А может быть, самому себе?

Мир Разбойника оказался сложнее мира Цапли.

Глава девятнадцатая

НЕПРИЯТНЫЕ ЗАГАДКИ

 Водные брызги, попав в рот, заставили его закашляться, и это вывело Кормика из мрачного, глубокого забытья. Он почувствовал, что наполовину вымок, а ноги ниже колен погружены в воду.

Первым, что он увидел, была морда ледникового тролля, который повис на борту лодки и пытался ее затопить.

Чисто инстинктивно юноша перекатился на бок, приподнялся на локте, схватил нападающего за жидкую шевелюру и вытолкал обратно. Затем он встал на колени и снова потянул тролля в лодку. Тот врезался подбородком в ее край, но Кормику удалось втащить голову противника. Он вскочил и со всей силой резко наступил на нее, морщась от тошнотворного звука треснувшей кости, однако потерял равновесие и едва не упал за борт.

За борт? Но как он попал в лодку, дрейфующую посреди озера? Жгучая боль в спине напомнила Кормику о недавних событиях, и все стало проясняться.

Стало быть, его изгнали, отправили плыть по течению, а теперь тролли нашли свою жертву.

Лодку качало, монах с трудом стоял на ногах. Корма почти ушла под воду, а нос задрался. Юноша хотел шагнуть туда, но вовремя засек появление еще одного тролля, который подбирался к нему со спины.

До последнего момента Кормик делал вид, что ничего не замечает, затем вдруг резко ударил тварь локтем по уродливой морде, свернув ей набок длинный тощий нос и разодрав губу о ее собственные кривые зубы. Он отступил на шаг, снова нанес такой же удар и бил до тех пор, пока тролль не упал.

Тогда юноша развернулся и крепко схватил его за горло. Тупое существо неистово царапалось, оставляя на его руке полосы крови, но Кормик не отступал. Он задушил бы врага, но тут очередной тролль, взобравшись на корму, принялся опрокидывать лодку.

Монах проворно обернулся и бросил полуживую тварь в ее сородича. Когда они оба свалились, Кормик подскочил к ним, топнул ногой по голове второго тролля и проломил ему череп. Затем схватил живого врага одной рукой за горло, другой — за пах, поднял над головой и с размаху швырнул на труп. Юноша пинал и топтал тролля до тех пор, пока тот наконец не сдох.

Тем временем на корму карабкался еще один урод. Когда он отжался от борта, в лодку хлынула вода. Кормик прыгнул на самый нос, пытаясь создать противовес, но было уже поздно.

Быстро осмотревшись вокруг, он нырнул. Рассчитывать приходилось только на эффект неожиданности. Плавал юноша прекрасно, но, конечно, не мог превзойти в этом ледниковых троллей!

Но надо было хотя бы попытаться.

Милкейла сидела на той самой песчаной отмели, где так часто встречалась со своим абелийским любовником, с нежностью вспоминая их последнее свидание, и не могла понять, почему с тех пор Кормик ни разу не появился. Конечно, этого стоило ожидать. Ведь теперь, когда их народы враждовали, ни ему, ни ей не удавалось так часто отлучаться.

Но сегодня девушку мучило чувство, что случилось что-то плохое.

Она поднялась, подошла к восточному берегу, ближайшему к острову Часовни, и стала вглядываться в дымку, словно надеясь увидеть если не Кормика, плывущего к ней на своей маленькой лодке, то хотя бы нечто такое, что помогло бы ей понять, в чем дело.