Темноводье - Василий Кленин
Обнаружив очередную уютную полянку, они оба принимались валяться на свежей сочной траве, дурковать… Беглец из будущего изо всех сил старался обогатить свою ненаглядную личным опытом целования. Чакилган удивлялась, но перенимала его старательно.
— К отцу приходили еще два жениха, — лукаво «обрадовала» она Саньку. — В жены меня зовут.
— И что они, хороши? — плохо скрывая недовольство, спросил Известь.
— Да уж, неплохи, — хихикнула девушка. — По крайней мере, у них, — она провела нежно пальцем по профилю санькиного шнобеля. — Не торчат наружу огромные носы. А еще, — она медленно огладила его брови. — Еще у них аккуратные и совсем не выпученные глаза. И лица их не так обросли волосами.
Здесь она уже всей ладошкой погладила возлюбленного по щеке. Санька млел от ее прикосновений; он уже не в силах был подпитывать ростки клокочущей ревности, когда чувствовал ее пальцы на своем лице.
— Как же тебе не повезло, что ты с таким страшным уродом связалась, — хмыкнул парень.
— Повезло, — почти прошептала Чакилган, склонившись к самому уху своего лоча. — Сашко хороший..
Мурашки начали носиться по телу Саньки туда и обратно, в груди колотилось и ревело!
— Пектораль это чертова! — ругнулся он полусерьезно. — Я жениться на тебе хочу! Уже вчера! А отец твой эти сказочные задания устраивает. Вот вдруг Суиткен его все-таки найдет? Он же внук богатого вождя.
— Про Суиткена забудь, — улыбнулась Чакилган. — Род Жинкэр ушел. Старый Балдачи приказал подчиниться воле богдыхана. Многие ушли, как лед сошел. Не только жинкэр. Уходят многие верные Балдачи дауры: дэдул, говол и прочие.
Санька аж приподнялся на локтях. Вот это новость! Получается, опустело всё левобережье Зеи. Лучшие земли в этих краях. Так уж устроено, что к западу от реки вся земля в холмах, много лесов, а на восток — лежит ровная, как стол, равнина с редкими перелесками и обилием малых речек. Идеально и для земледелия, и для скотоводства. И вся эта земля пустеет. Прямо сейчас.
— Ты словно не рад, — нахмурилась Чакилган, пристально вглядываясь в своего избранника.
— Да чему тут радоваться, — ответил Дурной своим мыслям; увидел, как зашло солнце на лице его любимой, и быстро опомнился. — Нечестно же получается: такую красавицу надо в справедливой борьбе побеждать.
Чакилган шутливо стукнула его кулаком в плечо, и они снова повалились на траву…
Но сколько не оттягивай момент отъезда, бесконечно это делать всё равно невозможно. Пришла пора выступать на север. Темноводный острог выставил 25 бойцов с 12-ю пищалями. Всех воинов смогли одоспешить в куяки или кольчуги, которые тут панцирями назывались. Шлемов на всех не хватило, но оставшиеся оделись в плотные кожаные шапки. Идти на север решили на дощанике, чтобы не волочь на себе воинский груз. Дощаник — это иобоз, и крепость, на которую внезапно не нападешь. Только Митька Тютя заявил, что пойдет на конях. Хоть, с даурами, но верхом.
— Слышь, нехристи! — выкрикнул на берег шутейно Старик. — Дайте нам взамен Челганку тогда! Нам гребцов не хватат!
Но Делгоро, хоть и потворствовал роману своей сестры со странным лоча, отпускать ее от себя не позволил. Так и пришлось влюбленным смотреть друг на друга с расстояния в перелет стрелы. Двигались отряды более-менее ровно. Если задувал сильный северный ветер — дощаник легко вырывался вперед. А только снимешь парус — и гребцы против течения совершенно не вывозили. Но ночевку смогли устроить общую. Влюбленные снова растворились друг в друге под добродушные смешки русских и дауров.
Утром они снова разъединились. Ветер дул в парус, можно было не грести, и Санька, чтобы не смотреть с тоской на берег, болтал с Якунькой, которого, конечно, взял с собой. Молодой атаман сделал это с умыслом, ибо хотел держать второго явного лидера Темноводного поближе к себе. И уж точно не хотел оставлять его там за главного.
«Во мне уже успел проснуться маленький Макиавелли» — улыбался Дурной.
Якунька принадлежал к редкому племени — он был коренным сибиряком, причем, уже во втором поколении.
— Дед мой, Фрол, въехал в Тобольск в один год с угличским колоколом. Служил тама весь срок поверстания, а опосля поселился в посаде. Завел ткацкую мастерскую, чуть ли не единственную в городке. Сын ево и мой батя, Никита, дело продолжил, обзавелся семьей. Но в большой пожар 151-го погорел напрочь, как многие тоболяки. Еще и мать моя в том пожаре уморилась… Отец не схотел заново строиться. В монастырь подался. Я делу-то обучен, но совсем молод был. Вот и двинул на восход. В Енисейске служил. В Усть-Куте опосля. И в Якутске пытался — нету счастия. Вот за им мы на Амур и двинули, Сашко. А и тут его не сильно видно.
— Счастье не ищут готовое, — попытался мудрствовать Дурной. — Его создавать надо.
— Ты его создаешь, что ли? — грустно улыбнулся Якунька.
— Получается, что да, — подумав, ответил беглец из будущего. — Только на всех не создам. А помочь — помогу.
— А с меня что спросишь?
— Я тебе помогу, ты мне помоги. Так, глядишь, и справим.
Дощаник — это вам не лыжи. Уже на второй день, задолго до вечера, казаки добрались до летних кочевий рода Чохар. Люди Галинги пасли скот на сочных травах речной поймы, пока вода стояла низкой. Старый князь увидел судно издалека и со всем отрядом двинул к урезу воды. При нем было шесть десятков всадников.
— Сашика! — выкрикнул он, забыв о приветствии. — Привез ли ты моих воинов?
— Как и обещал, — улыбнулся Дурной. — Дозволь пока им остаться в отряде. Заодно и проверим, как они выучились… если случай представится.
Казаков от души накормили с общего котла. Во время походного пира Галинга описал предстоящий ход кампании.
— Идем на север, до Селемджи. Я пойду через земли рода Шепки. Они тоже обещали воинов. Ты — раз уж на большой лодке, можешь плыть. Советую двигаться по правому рукаву. Течение там тихое, а места безлюдные. Род Говол там более не живет, ушел вслед за старым Балдачи. А протока выведет тебя как раз к Молдыкидичу.
— Куда?
Оказалось, в районе слияния Зеи и Селемджи
