Джон Норман - Исследователи Гора
– Империя – это безопасность и процветание, – изрек Мвога. – Народ устал от племенных распрей. Люди хотят в мире и довольстве пожинать свой урожай. Как может человек называть себя свободным, если каждый день он со страхом ждет сумерек?
– Не понимаю.
– Это потому, что ты – охотник и убийца. Твоя жизнь – это копье, ночные набеги, возмездие врагу, кровная месть и шорохи леса. Твое орудие – сталь, твой союзник – тьма. Но не все такие, как ты. Большинство людей хочет мира.
Кису ожег его гневным взглядом:
– Била Хурума – тиран!
– Разумеется, – пожал плечами Мвога.
– Его нужно остановить!
– Так останови его.
– Нужно прекратить тиранию!
– Так прекрати.
– Считаешь себя героем, который выведет народ к свету цивилизации? – спросил Кису.
– Нет, – ответил Мвога. – Я – дипломат. Я служу своим интересам и интересам своих хозяев.
– Наконец-то ты сказал правду.
– В наши дни в политике необходимы такие люди, как я. Иначе не было бы прогресса.
– В природе есть место и тарлариону и осту, – возразил Кису.
– Мое место – в покоях убаров.
– Поговорим в другой раз, – сказал Кису, – с копьями в руках.
– Ты так ничего и не понял, – покачал головой Мвога. – Ты наивен как дитя. Ты не знаешь других цветов, кроме черного и белого.
– Я знаю еще и красный. Таким будет острие моего копья, когда я выдерну его из твоего брюха.
– Империя это переживет, – отрезал Мвога.
– Империя – зло!
– До чего ты все-таки простодушен, – вздохнул Мвога.
– Империю необходимо уничтожить! – рявкнул Кису.
– Так уничтожь ее.
– Иди и пресмыкайся перед своим Билой Хурумой, – сплюнул Кису. – Я тебя отпускаю.
– Весьма благодарен тебе за великодушие, – ухмыльнулся Мвога.
– И не забудь забрать с собой этих рабынь в подарок его величеству. – Кису указал на Тенде и ее служанок.
– Госпожа Тенде, дочь Аибу, верховного вождя Укунгу, станет супругой его величества Билы Хурумы, – высокопарно заявил Мвога. – Во дворце убара состоится торжество бракосочетания.
– Ее продали убару, чтобы скрепить сделку, – презрительно бросил Кису. – Кто она после этого, как не рабыня?
Лицо Тенде оставалось бесстрастным.
– Госпожа Тенде по собственной воле стремится стать убарой Билы Хурумы, – столь же напыщенно проговорил Мвога.
– Одной из пары сотен убар! – фыркнул Кису.
– Она действует по собственной воле, – повторил Мвога.
– Прекрасно, – продолжал глумиться Кису, – значит, она продает сама себя. Отлично, маленькая рабыня!
– Она удостоена великой чести – стать спутницей убара, – сказал Мвога.
– Видал я Билу Хуруму, – скривился Кису. – Для него любая женщина – рабыня, и не более. Я встречал в его дворце свежих, благоуханных рабынь, черных, белых и желтых. Все они хорошо знают, как доставить мужчине удовольствие. Била Хурума собрал настоящий цветник страстных и опытных красоток. Если ты не хочешь изнывать от одиночества в своих покоях, – громко произнес он, обращаясь к Тенде, – тебе придется хорошо повертеться. У тебя будет много соперниц. Ты научишься ползать у ног убара и ублажать его со всем пылом искусной рабыни.
Тенде глядела на мятежника все так же надменно и безучастно.
– И ты будешь делать это, Тенде, – продолжал Кису, – потому что я вижу по твоим глазам: в душе ты – настоящая рабыня.
Тенде томно подняла правую руку, с запястья которой свисал хлыст. Рабыни испуганно замерли и опустили веера.
Тенде грациозно встала с подушек и лениво, словно нехотя, подошла к краю платформы.
– Тебе нечего сказать мне, милая моя Тенде, дочь предателя Аибу? – издевательски вопросил Кису.
Вместо ответа девушка наотмашь ударила его хлыстом по лицу. Кису зажмурился, чтобы уберечь глаза.
– Я не разговариваю с простолюдинами, – проронила Тенде и с тем же каменным лицом вернулась на ложе. По еле заметному взмаху руки рабыни снова принялись обмахивать ее веерами.
Кису открыл глаза. Лицо его перечеркнул кровоточащий щрам. Он сжал кулаки.
– Вперед, – приказал Мвога одному из аскари, стоявших на платформе. Тот прикрикнул на рабов, впряженных в каноэ, и копьем указал на запад. Процессия двинулась с места. Мы молча провожали ее взглядами.
Я покосился на Кису и понял, что долго ждать мне не придется.
– Копай! – прикрикнул аскари.
Я глубоко погрузил лопату в ил. Теперь мне было спокойно и даже радостно.
Мы сидели в клетке на длинном плоту. Я просунул палец под ошейник, чтобы он не так давил на горло. Вокруг распространялся болотный смрад.
Раздалось звяканье цепи – в темноте ко мне кто-то подкрался. Я ногтем соскоблил ржавое пятнышко с цепи у ошейника. Издалека, из-за болота, доносились крики лесных, завывание крохотных длинноруких обезьянок. Около ана назад прошел дождь, небо по-прежнему было затянуто тучами. Для дела, которое нам предстояло, ночь выдалась удачной.
– Мне нужно поговорить с тобой, – сказал Кису на ломаном горианском.
– Не знал, что ты говоришь по-гориански, – откликнулся я, вглядываясь во тьму.
– Как-то раз, еще ребенком, я сбежал из дому. Два года прожил в Шенди, а потом вернулся в Укунгу.
– Наверное, деревня была тесна для тебя. Не всякий ребенок отважился бы на такое долгое и опасное путешеcвие.
– Но я вернулся в Укунгу, – повторил он.
– Должно быть, потому ты так радеешь за Укунгу, что когда-то сбежал из этих мест.
– Мне нужно поговорить с тобой.
– А что, если я не разговариваю со знатными людьми?
– Извини меня, – сказал Кису. – Я был дураком.
– Значит, ты все-таки решил взять пример с Билы Хурумы, который говорит со всеми?
– А как иначе услышать другого человека и понять его?
– Нищий может говорить и с нищим и с убаром, – сказал я
– Это – пословица Шенде.
– Да.
– Ты говоришь на ушинди?
– Немного.
– Ты понимаешь, что я говорю? – спросил он на диалекте, которым пользовались при дворе Билы Хурумы.
– Да, – ответил я. Ему было так же нелегко говорить на горианском, как и мне на ушинди. – Если будет непонятно, я скажу.
Я не сомневался, что мы поймем друг друга, лавируя между двумя языками.
– Я постараюсь говорить по-гориански, – сказал Кису. – По крайней мере, это не язык Билы Хурумы.
– У него есть и другие достоинства, – заметил я. – Это сложный и красивый язык с обширным словарем.
– Самый красивый язык в мире – язык укунгу, – возразил Кису.
– Может быть. Но я его не знаю.
Если бы меня спросили, какой язык самый красивый в мире, я бы назвал английский или горианский. Однако мне доводилось встречать людей, которые говорили то же о французском, немецком, испанском, китайском или японском Причина ясна – каждый защищает свой язык. Когда речь заходит о родном языке, все мы становимся шовинистами и слепо не желаем замечать очевидного превосходства английского языка. Или горианского. Или французского. Или немецкого, испанского, китайского, японского, хинди…
