Рене Ахдие - Ярость и рассвет
Они повернули в другой, меньший, коридор, которого Шарзад никогда до этого не видела. Он был выложен камнем, имел гладкий алебастровый арочный потолок. Вскоре они остановились перед рядом двойных дверей из полированного черного дерева, на бронзовых и железных петлях.
– Стражники должны стоять на посту здесь и у дверей, ведущих в мою комнату, ожидая дальнейших распоряжений, – велел Халид. – Примите к сведению – если произойдет хоть малейшее нарушение на любом из выходов, вы будете отвечать передо мной.
Охранник, оживленно кивнув, потянул за одну из бронзовых ручек. Халид прошел сквозь огромную дверь из черного дерева с Шарзад на руках. Он не отпустил ее. Вместо этого пересек темную как ночь прихожую и прошел к другим дверям, идентичным первым. Миновав этот порог, внес ее в огромную комнату со сводчатым потолком, освещенным по центру единственной лампой из решетчатого золота. Халид посадил Шарзад на край высокой кровати, застеленной темным шелком. Затем подошел к огромному шкафу из черного дерева, стоящему возле задней стены, и достал из него несколько полосок пряденой ткани и маленькую округлую емкость, прежде чем взять кувшин, стоящий на столе.
Опустившись перед девушкой на колени, он откинул ее волосы через плечо, чтобы осмотреть рану.
– Я же тебе сказала, – произнесла она. – Рана не серьезная. Это не многим больше простой царапины.
Халид налил воды из кувшина на полоску ткани, поднес ее к шее девушки и начал промывать рану.
Шарзад изучала его лицо, пока он работал. Темные круги под глазами были сейчас еще более выраженными. Пятна высохшей крови покрывали его лоб и щеку, портя загорелую кожу. Черты лица оставались жесткими. Непреклонными. Подобно краям потрепанного свитка, который требовал, чтобы его разгладили… или же отбросили раз и навсегда.
Когда он смочил другой кусок полотна, Шарзад положила свою ладонь на его и забрала ткань из рук. Она поднесла полоску материи к лицу Халида и вытерла темную кровь его врага.
Тигриные глаза халифа наконец взглянули на нее. Они бегали по ней в мучительной тишине, пока она смывала остатки смерти уверенными изящными движениями. Затем он наклонился вперед, прижавшись лбом к ее лбу и взяв ее за руки, успокаивая не только Шарзад, но и себя.
– Я хочу отослать тебя из дворца. В место, где ничего из этого не сможет коснуться тебя, – начал он.
Ее сердце вздрогнуло, и она отстранилась.
– Отослать меня прочь? Как будто я вещь?
– Нет. Я не это имел в виду.
– Что же ты тогда подразумевал?
– То, что я не могу обезопасить тебя здесь. От чего бы то ни было.
– И ты решишь это, просто отправив меня прочь? – Шарзад повторила вопрос опасным шепотом.
– Мое решение – это не решение. Это готовность сделать все, что необходимо, – даже столь неприятную вещь, как отправить тебя подальше от себя.
– И ты ожидаешь, что я послушаюсь? Поеду, куда прикажешь?
– Я ожидаю, что ты доверишься мне.
Шарзад прищурила глаза.
– Ты должен знать – я не приму радостно то, что ты обращаешься со мной как с собственностью.
– Я никогда не обращался с тобой как с собственностью, Шарзад.
– Пока не заговорил о том, чтобы отослать меня прочь.
Халид положил руки ей на талию.
– Ты моя жена. И они пытаются навредить тебе из-за меня.
– Они? Ты имеешь в виду фидийцев? – Она колебалась. – Кто они? Кому они служат?
– Кому угодно, кто может заплатить их цену. Их верность приходит и уходит как прилив; а золото – нет. Люди, нанявшие их, мало что могут предложить, кроме этого.
– И ты думаешь, станет лучше от того, что ты уступишь таким людям?
– Меня не волнует их мнение, пока ты в безопасности.
– Тебя должно волновать. Пришло время начать заботиться об этом. Ты не можешь продолжать править этим королевством таким бездушным образом.
Он улыбнулся невесело и горько.
– Ты говоришь так, будто что-то понимаешь. Будто ты знаешь.
– Ты прав. Я ничего не понимаю. И ничего не знаю. И чья это вина? – Шарзад оттолкнула его голую грудь и встала с кровати, пройдя мимо него.
– Я уже сказал тебе почему. – Халид поднялся на ноги. – Тебе опасно знать эти вещи. Знать…
– Знать что? – Она резко развернулась к нему. – Знать тебя? Словно я когда-нибудь могла надеяться постичь это. Все же я как дура пыталась узнать. Понять, что тебя тревожит, что приносит тебе радость. Но я по-прежнему в неведении, даже о самых тривиальных вещах. Я не знаю, какой у тебя любимый цвет. Какая еда тебе не нравится. Какие запахи вызывают у тебя самые заветные воспоминания. Я ничего не знаю, потому что ты борешься со мной на каждом шагу.
Он наблюдал за ней, пока она говорила, его лицо было внимательным, самообладание – нарочитым, хотя глаза выдавали более глубокий конфликт, который халиф уже не пытался скрыть.
– Мне не известно, чего ты хочешь от меня, Шарзад. Я только знаю, что не могу тебе этого дать. Не сейчас.
– Это намного легче, чем кажется, Халид-джан. Мой любимый цвет – фиолетовый. От запаха роз я чувствую себя дома, где бы я ни была. Я не люблю рыбу, но буду есть ее, чтобы порадовать любимого человека, улыбаясь сквозь мучения.
Его лицо оставалось каменным, борьба в его глазах продолжалась.
С поверженным вздохом она развернулась и направилась к выходу.
– Спокойной ночи.
Халид догнал ее несколькими широкими шагами и прижал руку к двери из черного дерева, не давая Шарзад уйти.
– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – тихо спросил он.
Она не подняла глаз, хотя ее сердце отдавало ударами у нее в горле, словно барабан.
– Докажи, что настоящий мужчина не выставляет напоказ то, что в нем есть. Это просто есть.
– А оно есть? Действительно ли ты моя? – спросил Халид с тихим торжеством в голосе.
Ее убежденность еще больше дрогнула.
– Я сказала тебе: не пытайся обладать мной.
– Я не стремлюсь к этому.
Она повернула голову и посмотрела ему в глаза.
– Тогда никогда больше не говори о том, что отправишь меня прочь. Я тебе не принадлежу, и ты не можешь распоряжаться мною по собственному желанию.
Лицо Халида разгладилось в понимании.
– Ты настолько права. Ты не моя. – Он убрал ладонь с двери. – Это я твой.
Шарзад плотно сжала пальцы, заставляя себя вспомнить время, когда она ничего для него не значила. Время, когда он не значил для нее даже меньше, чем ничего, и забрать кровь за кровь было единственным смыслом ее жизни.
Увы, она уже не видела того же мальчишку перед собой. Только свет посреди моря темноты и верное обещание чего-то большего. Но она никогда не видела то, что должна была видеть. Боль, злость и предательство. Эти вещи всегда исчезали, и она презирала себя за это.
