Эпидемия - Евгений Юрьевич Лукин
— Слышь, только всю пленку не трать!
Делаю два кадра.
Такие снимки в дембельских альбомах ценятся наравне с фотками верхом на боевой ракете. Н-ну… якобы на боевой.
— Молодец!
— Служу Советскому Союзу!
Наумович забирает аппарат и лезет в бульдозер.
— Гони, ямщик!
Раскаленное чудовище взревывает и, развернувшись, пускается в обратный путь.
— Так что ты там насчет радиации?..
* * *
Да нет, ерунда! Даже если допустить, будто «Дед» настолько проспиртован, что его и колдовство не берет… Ладно-ладно, останемся материалистами: не колдовство! Уличный гипноз…
Все равно ведь ерунда получается!
Взять того же Карапыша! Я слышал, тоже выпить не дурак, просто концы поглубже прячет. По-другому ему нельзя — замполит.
И что толку? Дурит его Лёха — как хочет!
Кстати, вопрос мой насчет Горкуши, оказывается, был очень даже хорошо расслышан. Когда перед отбоем старослужащий опять подкатился к Лёхе с каноническим требованием помидора, дружок мой пристально взглянул в синие горькие глаза и тихо выговорил какую-то полную бредятину:
— Шел, нашел, потерял…
И все! Больше запросов ни от кого не поступало.
Глава 4
Ну и, наверное, несколько слов о том, что собой представляет «старт».
Пологий округлый холм, похожий на черепаший панцирь. Издали он выглядит замшелым, поскольку сплошь порос янтаком (по-русски сказать, верблюжьей колючкой). За вычетом излишней правильности очертаний — ничего особенного, вполне заурядная возвышенность. Но, если воспарить над ней подобно орлу или, скажем, американскому спутнику-шпиону, невольно кое-что заподозришь: с двух сторон из холма, будто из торта, вынуто по неглубокому клинышку. Впрочем, как успокоил нас однажды замполит, «сквозь маскировочную сеть не заподозрят».
Клинообразные выемки эти на самом деле весьма обширны и представляют собой два противоположных входа в подземелье, разделенное бетонным брандмауэром. В одной половине — как было уже упомянуто — дизель, в другой — кабина управления «стартом».
И вот вы стоите у краешка широкого бетонного ската, полóго уходящего, сужаясь, в земные недра, а над вами натянута маскировочная сеть, непроницаемая, по словам замполита, ни для орлиного, ни для вражеского глаза. Оглянитесь окрест. Всюду унылые серо-зеленые бугры… А, нет! Не всюду. В паре сотен шагов белеет бетонное строение: два длинных стрельчатых свода впритирку друг к другу, бок о бок. Это капониры, где хранятся якобы готовые к старту изделия — то, что беспечные штатские неосторожно именуют ракетами. Строений таких ровно шесть, располагаются они вызывающе правильным кругом, а в центре его притаился наш столь тщательно замаскированный холм, на который все они, так сказать, смотрят в оба.
Ну и на кой, спрашивается, ляд было маскировать?
Впрочем, замполиту виднее.
* * *
К общему изумлению, наша стартовая батарея помаленьку-полегоньку начала выбиваться в лидеры соцсоревнования. Хотя нет, не к общему. Как минимум трое знали, в чем дело: Лёха, я и, предположительно, комбат.
Собственно, в смысле боевой подготовки мы и раньше мало кому уступали, но вот дисциплина…
Боевые учения. Объявили атомную угрозу. Влезаем в ПХЗ, напяливаем противогазы, смирно сидим на скамье в укрытии (проще говоря, в той же бытовке), ожидаем дальнейших распоряжений. Минут пятнадцать-двадцать спустя заходят проверяющие — куда ж без них?
По идее, должно прозвучать: «Встать! Смирно!»
Не звучит. Как сидела стартовая батарея на скамейке, привалясь спинами к стене, так и продолжает сидеть.
Тряхнули одного за прорезиненное плечо — спит, мерзавец. Тряхнули другого — тоже.
Хоть бы на стрему выставили кого, раздолбаи!
Так вот, с некоторых пор череда подобных казусов прервалась. За одним лишь исключением.
Уснул на посту рядовой Горкуша. Нашли его во втором капонире, где он и прикорнул прямо на бетоне в обнимку со своим «саксаулом». И ладно бы сразу нашли, а то ведь тревогу подняли: часовой пропал… Короче, не скроешь уже!
Не так страшна гауптвахта, как ее последствия, то есть неминуемый гнев комбата. Мысль о том, что его стартовик в течение нескольких суток будет пахать не на территории батареи, а где-то на стороне, для «Деда» невыносима.
Стоим в строю. Перед нами жуткий в своей недвижности майор Сапрыкин и виновный рядовой.
— Этот <…> человек… — клокоча начинает комбат и не глядя втыкает в Горкушу палец. — Как на пост заступит, так у него <…> задница разбухать начинает… А кожа ж, по закону, должна откуда-то браться! Так у него <…> глаза закрываются… Спит!
Точность образа, конечно, вызывает сомнения (если задница разбухает, то глаза вроде бы должны раскрываться), но фраза врезается в память.
— Ты <…> у меня…
Дальше идет подробное перечисление работ, и, смею заверить, все они будут «дедушкой» Горкушей выполнены.
Напоследок комбат бросает уничтожающий взгляд на рядового Лешего: ты-то, дескать, куда смотрел?..
Сразу после команды «разойдись» отвожу Лёху в сторонку.
— Лёх, скажи честно! Нарочно усыпил?
— Ты за кого меня держишь? — ощетинивается он. — Нет, конечно!
— Зря… У меня бы он с «губы» не вылезал! А ты видел, как на тебя «Дед» глянул?..
Рядовой Леший кривится, словно от зубной боли, и тоскливо вздыхает.
* * *
Загадочная фигура комбата будоражила воображение.
Именно он являлся теперь главной темой наших с Лёхой бесед.
Досрочно обретя право на самоволку, мы выгадывали время и пробирались к заветной дырке в ограждении, с обеих сторон которого курчавились дебри из тонкой проволоки (высотой примерно по колено). Препятствие, непроходимое даже для бронетехники. Но не для солдат срочной службы. В запутляканной металлической волосне протоптана была узкая тропинка, по которой и происходила временная утечка личного состава.
Куда? Ну не в город же! Кишлак под боком. А в нем — так называемые «точки». Их несколько, путь до них известен. Там, в уголке глинобитного дворика, всего за один рубль вы присядете у низкого стола, на котором вскоре возникнут бутылка домашнего узбекского вина, обязательный помидор, обломок чурека, сильно сточенный ножик с деревянным черенком и горстка соли.
Главное — следить за минутной стрелкой, а если на «точку» сунется кто-то из наших, вовремя его обморочить.
— Ты мне скажи, откуда он все знает? — неистово требовал я ответа.
— Маринка стучит, — хмуро отшучивался Лёха.
Маринкой звали прибившуюся к батарее собачонку. Жесткошерстная дворняжка черно-белой масти. Комбат ее сильно любил. Любил ее и рядовой состав, потому что если появилась Маринка, то через пару минут появится и сам «Дед». Но все уже при деле.
— То есть, выходит, это не он — это она все насквозь видит?
— Вот ты смеешься, — укорил меня Лёха, — а между прочим, да.
