Роберт Сальваторе - Древнейший

— Джеста Ту… Это религия?

— Это образ жизни, философия. Религия? Да. Я было понадеялся, что у абелийцев нет причин ее ненавидеть, раз она не из Хонсе, а из Бехрена, но они думают иначе. Действительно, зачем делить с кем-то контроль над людьми?

— Вашему сарказму нет предела.

— К вам он не относится, — с улыбкой заметил Брансен, и брат Джонд рассмеялся в ответ.

— Я знаю, что вас заманили сюда обманом, — сказал монах, когда они уже заканчивали лечить пострадавших. — Но все равно рад, что вы здесь. Да и они довольны, — добавил он, махнув рукой в сторону лежавших в ряд раненых.

У Брансена уже вертелся на языке колкий ответ, но вокруг было столько страдания, что он решил промолчать.

— Я тоже. — Дама Гвидра, стоявшая позади них, уже второй раз за день вмешалась в их беседу.

Брансен молча смотрел на нее и ничего не отвечал.

— Снова приветствую вас, леди Гвидра, — обратился к ней Джонд. — Ваше присутствие, без сомнения, поднимет дух этим бедным раненым воинам.

— Конечно, — пообещала дама. — Но прежде я бы хотела поговорить с вашим напарником.

Она взглянула на Брансена и жестом велела ему выйти вместе с ней из палатки.

— Ваш гнев можно понять, — сказала Гвидра, когда они шли по лагерю под моросящим дождем.

— Слава богу, теперь я буду спать спокойно, — ответил он, находя некоторое утешение в том, что может так небрежно и нахально разговаривать с могущественной правительницей.

Но Гвидра и бровью не повела, намекая, что заслужила такое обращение, или, по крайней мере, понимает его причины. Брансен не успел порадоваться маленькой победе, как тут же стал ругать себя за ребячество.

— Сегодня ветер дует уже по-зимнему, — заметила она. — Боюсь, скоро ударят морозы. Враг не отступит — ледниковые тролли вообще не чувствуют холода. А вот моим воинам будет трудно.

— Думаю, вас это мало заботит, — сказал Брансен. На сей раз вангардская правительница взглянула на него с негодованием. — Вы переживаете лишь за то, как это отразится на их способности драться.

— Вы понимаете, зачем Доусон привез вас сюда? — спокойно спросила дама Гвидра.

— Я понимаю, что меня предали.

— Ради вашего же блага.

— И вашего, — не уступал Брансен.

Они посмотрели друг на друга.

— Хорошо, я признаю это, — ответила Гвидра. — Когда Доусон отплыл из Пирета, я не знала ни о Брансене Гарибонде, ни о Разбойнике, ни о том, как Маккиджу удастся заманить вас сюда, но готова открыто признать, что одобряю его действия и их результат.

— И вы это говорите, стоя здесь, один на один со мной?

— Открыто признаю, — повторила она и засмеялась. — Я уже изучила Брансена достаточно, чтобы понять, что он не убийца.

— Стало быть, мой гнев оправдан.

— Оправдан — не значит уместен, — заявила дама Гвидра. — Я заметила, что вы подружились с братом Джондом и другими абелийцами.

Брансен пожал плечами.

— Если бы я сейчас даровала вам свободу и не попросила бы взамен помощи, вы бы уехали? — спросила она. — Забрали бы жену, ее мать и покинули Вангард?

— Без колебаний, — ответил Брансен, стараясь придать тону как можно больше убедительности.

— В самом деле? — допытывалась дама. — Бросили бы брата Джонда и остальных? Позволили бы полчищам троллей наводнить Вангард, убивать невинных мужчин, женщин и детей?

— Это не моя война! — возразил Брансен, но уже не так убедительно.

— Теперь ваша.

— Обманным путем!

Гвидра подняла руку, призывая возбужденного собеседника замолчать.

— Воля ваша, — сдалась она.

— Вы отпускаете меня?

— Нет, я не могу, даже если бы захотела. Ради вас и всех своих воинов я настаиваю на том, чтобы вы остались, — сказала Гвидра. — Слишком многое поставлено на карту.

— Доусон Маккидж гордился бы вами, — заметил Брансен с безжалостным сарказмом.

— Я хочу, чтобы до зимы война закончилась, — продолжала Гвидра. — Холод на руку врагам.

— Так закончите ее.

— Я планирую собрать из лучших воинов команду, которая бы проникла в тыл противника и, что называется, обезглавила чудовище. Полчища монстров подчиняются исключительно злой воле старца Беддена, самого мерзкого самхаиста.

— Говорить что-то излишне. Я уже успел понять, что он такое.

— Действительно, — согласилась дама Гвидра. — А что вы скажете насчет моих соображений?

— Стало быть, вы просите меня войти в эту команду?

— Я вам это поручаю.

Брансен остановился. Гвидра не торопила его, давая возможность подумать над своими словами.

— А где это? Сколько времени займет путь? — спросил он.

— Где-то на севере, — отвечала она. — Если враг не пронюхает, то две с лишним недели пути.

— Если я соглашаюсь и убиваю это чудовище, старца Беддена, то получаю свободу, — потребовал Гарибонд. — Даже если после этого война не закончится, вопреки вашим надеждам. Да, свободу, а также ваше благословение и разрешение беспрепятственно вернуться в южный Хонсе. Вы обеспечиваете судно, которое доставит домой меня и мою семью.

— Вы не в том положении, чтобы торговаться.

— Тем не менее. Если убийство старца Беддена не положит конец войне, я все равно желаю получить свободу.

— Вы же сами никуда не уедете, — ответила Гвидра.

— Если вы в этом так уверены, то ничем не рискуете.

— Согласна, — кивнула она. — Принесите мне голову Беддена, и я прикажу Доусону Маккиджу отвезти вас обратно в часовню Абеля и дам вам письменное прощение прошлых прегрешений. Но не гарантирую, что этот документ будет что-то значить для правителей южного Хонсе и абелийской церкви.

— Об этом не беспокойтесь.

Дама Гвидра внимательно смотрела на Брансена, пока завязывала на шее плащ, затем слегка кивнула на прощание и пошла прочь.

Молодой человек долго провожал ее глазами, размышляя о том, что теперь у него, по крайней мере, появилась цель, место, куда он отправится, чтобы как можно скорее покончить со своей вынужденной службой.

Ему даже в голову не пришло, что старец Бедден окажется самым страшным врагом из всех, когда-либо встречавшихся на его пути.

Глава семнадцатая

ПЛАТА ЗА СОВЕСТЛИВОСТЬ

 Нападение удалось отразить, но в этот раз без раненых не обошлось. Несколько монахов серьезно пострадали, один был при смерти. Альпинадорцам пришлось еще тяжелее: многих уносили с поля соплеменники.

— Глупцы! — гремел отец де Гильб, потрясая кулаком вслед отходившей толпе варваров.

Стоявшие тут же монахи не смели открыть рот. Никогда еще им не приходилось видеть настоятеля в таком замешательстве.