Идеальный воин - Александр Васильевич Чернобровкин
Рабочий отсек новой станции мало отличался от тех, что на старых. Я было подумал, что это обычная, но пульт был немного другой, больше экранов. Зато автопилот был такой же. Я забил в него маршрут, приготовил к старту, после чего ввел программы в бронеавтомобили, стоявшие рядом. Они стартовали раньше, но поманеврировали немного во дворе, чтобы запустившие их бойцы успели погрузиться в станцию, которая выехала со двора второй. Когда мы были уже на шоссе, в главном корпусе загорелся свет в окнах на всех этажах. Наверное, подняли личный состав по тревоге.
Ехавший впереди бронеавтомобиль остановился перед блокпостом на выезде из села. Я дал ему команду протаранить объект, но бронеавтомобиль отказался от роли камикадзе. Если на пути появляется непреодолимый объект, выполнение программы приостанавливается до внесения изменений в нее.
Мы проскочили мимо блокпоста. Следом за нами и остальные бронеавтомобили, которые примерно через километр разъедутся в разные стороны, сбивая врага с толку. Я решил, что самая опасная часть позади, сказал по рации ефрейтору Епифанову слово «Старт», чтобы на грузовике возвращался на нашу территорию. В этот момент и почувствовал сильный толчок в верхнюю часть спины в районе левой ключицы и сразу резкую боль. Такое чувство, будто меня проткнули тонкой раскаленной стальной иглой.
— Я ранен. Если вырублюсь, ведешь ты, — сказал сидевшему рядом в кабине старшему сержанту Сендекову.
Он промолчал. Я толкнул своего заместителя правым локтем в бок. Никакой реакции. Значит, нас двое таких.
— Парни, мы ранены. Если остановимся, берете командование на себя, — связался я по рации с остальными членами команды.
Ответил только ефрейтор Епифанов:
— Понял. Следую за вами.
Я достал из аптечки разовый шприц с обезболивающим, сделал себе укол накрест с местом раны — в правое бедро. Через несколько секунд попустило, боль превратилась в пульсирующее покалывание. Перевязку сделать сам не смогу, поэтому не стал напрягаться, тратить силы. Они и так тают быстро, даже чувствую, как слабею.
Маршрут отхода был оговорен заранее. Нас ждали на той стороне. Требовалось всего лишь преодолеть странными зигзагами около сорока километров. По времени это занимало на полной скорости около пятнадцати минут. К сожалению, мы часто притормаживали. Я сдерживал желание подогнать автопилот, вмешаться в управление. Чтобы отогнать эту мысль, тупо смотрел в темное узкое окно из толстенного полимера, которое время от времени расплывалось, а потом снова наводилась резкость, как будто кто-то крутил настройку бинокля туда-сюда, и ощущал, как по спине и груди стекает кровь из раны. Казалось, что это будет длиться бесконечно.
Угнанная станция вдруг остановилась. Я подумал, что программа дала сбой, что у меня не хватит сил ввести новую, что молодой и малоопытный ефрейтор Епифанов не справится, но открылась дверца, и увидел лицо капитана Новоселова, и ляпнул, пытаясь улыбнуться:
— Картина Репина «Приплыли».
67
Очнувшись, увидел над собой белый потолок. На лице кислородная маска. Первым делом снял ее и вдохнул обычный воздух, который, вопреки ожиданиям, оказался безвкусным в сравнении с тем, каким дышал раньше. Огляделся. Я в палате, скорее всего, реанимационного отделения. На стене напротив большой черный экран видеофона. В правую руку в районе локтевого сгиба введена в вену игла капельницы, а запястье обхватывает браслет, соединенный тонким проводом с прибором, на экране которого данные о моем текущем состоянии. Сердце бьется спокойно, давление нормальное, температура тела чуть выше, тридцать семь и один. Остальные показатели не говорили мне ни о чем, хотя предположения были. Левая рука лежит вдоль тела, пристегнутая в запястье к кровати. При попытке пошевелить ею, стрельнула боль в районе левой ключицы. Тут я и вспомнил, почему оказался здесь. Сразу возник вопрос: переместился или нет? Ответ услышал: из какого-то соседнего помещения доносились женские голоса, причем один был знакомым.
В палату, судя по лицу, лишенному осознания своей миссии, зашла медсестра в бледно-зеленых курточке и брюках, типично красивая, как и все молодые горожанки, и произнесла радостно:
— О, вы проснулись!
— Можно и так сказать, — согласился я и попросил: — Уберите капельницу. Мне и без нее хорошо.
— Сейчас я спрошу у врача, — пообещала она, направляясь к двери.
Вернулась через минут пять с врачом в темно-синей форме, седоватым и торжественным, словно на поминки приперся. Брови у него были подстрижены в виде тонких узких дужек, из-за чего казался еще и удивленным, что покойник ожил.
— Как себя чувствуете, молодой человек? — спросил он, глядя на показания прибора.
— Нормально, — ответил я и задал встречный вопрос: — Сильно меня зацепило?
— Пуля была на излете, ключицу повредила, но не сломала, прошла навылет. Как мне сказали, застряла в бронежилете спереди. Вы потеряли много крови, — четко доложил врач, наверное, выпускник военно-медицинского училища, а мания величия добавила: — Еще немного, и мы бы вас не спасли.
— Перевязку некому было сделать, — сообщил я.
— Да, я знаю. Трое ваших сослуживцев лежат у нас, — сказал он.
Если трое, значит…
— Если кто-нибудь из них ходячий, пусть навестит меня, — попросил я, чтобы узнать, кто уцелел.
— Нет, вам повезло больше, чем им, — коротко проинформировал он, после чего приказал медсестре: — Капельницу можно убрать.
— И пропустите мою жену. Это спасет вам жизнь, — посоветовал я.
Врач улыбнулся и добавил:
— Потом разрешите ей навестить, но недолго.
Зуюк ворвалась в палату с таким видом, словно выиграла сражение. Увидев меня, сразу расслабилась.
— Наговорили мне ужасов! Я уже подумала, что ты умираешь! — призналась она.
— Это их обязанность. Если не будут рассказывать, как был тяжел больной и сколько они приложили сил, никто не оценит их по достоинству, — благодушно произнес я.
— Ты всегда всех защищаешь! — упрекнула она.
Вот тут Зуюк не права, и сама это прекрасно знает, но кто-то
