Украденная душа - Денис Вадимович Ганиман
– Так, значит, ты внучка Иссы? А ну, подойди, дай-ка я на тебя погляжу. – Хакка загадочно прищурился. – И правда: глазёнки жёлтые, как янтарь, а волосы рыжие…
На мгновение в воздухе повисла тишина, но тут же обрушилась под раскатистым смехом провидца:
– Захлопнись надо мной Пучина! Это ведь я ей про светляков и рассказал лет десять тому назад, когда впервые оказался в ваших краях. Бабушка твоя знахаркой была. Пришла в мой шатёр, а там я лежу полумёртвый, лихорадочный: сил подняться нет, позвать на помощь – тоже. Но Исса сразу всё поняла и давай поить меня какой-то жижей. За три дня выходила, представляешь? В благодарность, помнится, хотел подарить ей ожерелье с изумрудами, а она отказалась. Сказала: «К чему старухе камни? Ты расскажи лучше про мир». Пришлось рассказывать.
Саи засмеялась, подскочив от волнения, а потом спросила:
– Вы с бабушкой Иссой были друзьями, да?
– Знаешь, когда тебя кто-то спасает, ты становишься этому человеку не просто другом. – Хакка снова погладил бороду. – Жаль, что она сейчас не с нами. Но не печалься, дитя! Жди здесь, никуда не уходи.
Хакка поднялся и исчез в шатре. Послышались грохот и смешное бормотание. Что-то разбилось. Хакка тихо выругался, провозился ещё пару мгновений и наконец вернулся. В руках он держал амфориск, плотно закрытый пробкой.
– Вот, возьми это, внучка Иссы! Хорошо, что ты не сказала, как тебя зовут, а то волшебства бы не получилось. Здесь свет, ради которого ты пришла.
– Ух ты! Правда? Там настоящий светляк?! – Саи завизжала, задыхаясь от счастья.
– Ну тише-тише, да, настоящий. Я поймал его на Ильваре. – Хакка вручил девочке амфориск. – Ходят слухи, что приручить такого духа на самом деле несложно: нужно только назвать ему своё имя. Поняла?
– Да-да-да! Спасибо, Хакка! – прощебетала Саи.
– Хорошо. Теперь ступай домой и молчи, пока не откроешь сосуд. – Провидец бросил ветку в костёр и улыбнулся. – А я буду считать, что мой долг уплачен.
Саи обняла Хакку и побежала в сторону деревни, крепко прижимая к груди маленькую амфору. На полпути Саи поняла, что больше не в силах ждать, и остановилась. Прохладный ветерок вынырнул из травы и коснулся её лица; звёзды засияли чуть ярче.
Саи едва коснулась пробки, а та вдруг выскочила и глухо стукнулась о землю. Из амфориска медленно выплыл волшебный огонёк.
– Здравствуй, светляк, меня зовут Саи!
– Привет, Саи! Я Зазур.
Последнее заклятье
– Ну что, Зазур, вот и конец мне… – прохрипел старик, бросив печальный взгляд в холодный мрак подземелья.
Из пустоты возник волшебный огонёк. Покачиваясь в воздухе, он медленно подлетел к хозяину. Тьма недовольно зашевелилась.
– Конец, понимаешь? Магия оставила меня – из этого источника нельзя черпать вечно.
– Ещё как можно, Хобб! – весело прозвенел светляк. – Разве за время службы тебе я стал сиять хоть сколько-нибудь тусклее?
Старик глухо рассмеялся и протянул огоньку закованные в цепь морщинистые руки.
– Для тебя-то нет границ, а вот я из плоти и крови, да к тому же растратил чародейское могущество. Во мне не осталось даже былой ярости. Ох, всё-таки странно устроена жизнь, Зазур… – Хобб замолчал, стараясь унять дрожь в теле, а потом добавил: – Я вернулся к тому, с чего начал: снова босой, слабый и снова в цепях.
Светляк не ответил, а глаза старика заблестели от слёз. Он вспомнил себя бездомным мальчишкой, слонявшимся в порту Хазибы во времена войны с Восточной Иллирией.
Отец его погиб в морском бою у берегов Хазгоша, а мать умерла от голода, так что Хоббу пришлось воровать. И стоит признать, в этом ремесле он преуспел. Со временем Хобб возглавил шайку сироток, шнырявших по городу в поисках крова и снеди. Точнее, это они выбрали его и сделали своим вождём, а Хобб был не против: вождю ведь полагалась большая часть «улова».
Под его руководством юные разбойники устроили пару успешных налётов на амбар толстяка Захи и даже проникли в храм Алой Богини. Всё благодаря «трюкачествам», которые у Хобба получались как-то сами собой: то он взглядом вскроет замок, то стражников заговорит так, что те отворяют двери и притом улыбаются, как умалишённые. В общем, выживать Хобб умел и всё у него шло хорошо, если, конечно, такое можно сказать о ребёнке, чей мир в одночасье рухнул.
Когда ужасы войны утихли в душе мальчишки, на смену им пришёл гнев. Хобб злился. Постоянно. Он злился на отца и мать, на голод и на корабли, что навсегда уходили в кровавый закат, но самое главное – Хобб злился на себя. Он чувствовал, что в нём заключена огромная сила, но не умел ею пользоваться. «Трюкачества» были не в счёт. Впрочем, однажды они подсказали Хоббу дальнейший путь.
– Помню, как-то на рассвете, – откашлявшись, продолжил старик, – когда город ещё спал, я поднялся на холм, где стоял заброшенный маяк. Мне нравилось бродить в одиночестве по мокрой траве и смотреть на туманное море. Я говорил с ветром и представлял, что он может унести мои слова куда угодно: в края столь далёкие, что там точно нет войны и боли. Но сейчас о другом… – Хобб потёр саднившие запястья. – Тем утром я заметил, что в тумане бесшумно кралось нечто чёрное и зловещее. Поначалу мне показалось, что это плавники гигантских акул, но потом я понял, что это были паруса вражеских кораблей. Сердце моё вспыхнуло и…
– И ты сжёг их всех, призвав огненный вихрь?! – спросил светляк, торжествующе брызнув волшебными искрами.
Старик покачал головой:
– О нет, друг мой. На такое способны лишь редкие колдуны, а я никогда не входил в их число. Нет, я бросился вниз, к сторожевым башням, раздирая глотку криками: «Паруса! Чёрные паруса! Враги здесь!» Раздался звон колоколов. А дальше всё как в кошмарном сне: кровь, паника, скрежет металла, смерть. Иллирийское войско сломило силы ополчения. Стариков и мужчин вырезали, как скот, а детей и женщин связали и волоком утащили на корабли, чтобы затем продать рабовладельцам с островов Ильварского Щита. Меня тоже поймали, потому как я не сбежал, а остался в порту, чтобы сражаться вместе с хазибскими воинами. Укрыв себя завесой иллюзий, я насылал на врагов несуществующих ос, пауков и змей, но вскоре мои силы закончились, и, потеряв сознание, я рухнул на землю.
Последние слова Хобб произнёс совсем тихо. Светляк ответил не сразу:
– Храбрый поступок. Если бы мог, я бы сложил об этом героическую песнь или балладу, но в мире людей сейчас лишь тебе слышен мой голос. Так что ты уж не обижайся, мой господин!
Зазур многозначительно колыхнулся и замерцал, давая понять, что утруждать себя сочинительством не станет.
– Глупо. Это было очень глупо, Зазур. И никакой я тебе не господин отныне. Ты волен познать свободу или найти другого хозяина, но
