Ненасыть - Сон Ирина
– Во всем виноваты Зет и Юфим! – восклицает мама.
– Это не наше дело, где были Михась и Василек и почему, – Вадик чеканит каждое слово. – Они живы и здоровы, они вернулись и принесли груш. С остальным Верочка разберется без нас. Что такое, мама? Ты же хотела, чтобы я взял ответственность! Съешь грушу и успокойся! Пойду, кстати, отнесу одну Прапору.
Его уход кажется побегом с поля боя – так трусливо он отводит взгляд от мамы.
– Я этого так не оставлю! – шипит она.
– Слушай, ну успокойся уже, пожалуйста… – неуверенно говорит Серый.
Мама молча разворачивается на пятках и, гордо вскинув голову, уходит. Судя по негодующему топоту – наверх. Серый провожает ее взглядом, вздыхает и возвращается к готовке. К нему присоединяются Тимур и Олеся.
– Молиться пошла, – бросает Тимур в пустоту. – До сих пор надеется, что Бог все уладит…
Серый слишком глубоко вонзает нож в луковицу, в нос бьет горький запах.
– А не прикусил бы ты свой язык?
– А я чего? Я ничего! – Тимур пожимает плечами, не прекращая чистить морковь. – Ваша мама – непостижимая личность. Вокруг творится черт-те что, а она до сих пор не поняла, что если мы и нужны какому-то богу, то явно не тому. Вон, хозяева явно по язычеству тащатся.
Серый так удивляется, что чуть не роняет нож.
– С чего ты взял?
Тимур возводит глаза к потолку, стучит себя по губам кончиком пальца и, наконец, определяется:
– Ну, во-первых, вся эта замуть с желаниями и благодарностями. Что-то я не припоминаю, чтобы наш всемилостивый единый заморачивался по хотелкам своих любимых детей. А вот во всяких языческих мифах такое сплошь и рядом: желания, последствия, превращения во все подряд… Дальше – храм. За три года с такими возможностями можно было отгрохать роскошную церковь с золотыми куполами. Но Юфим фигачит богослужения на развалинах. А единый не настолько всемилостив, чтобы терпеть подобное неуважение. Ну и в-третьих, ваша мама прямо сказала: службы идут не по христианским канонам. В буддизме жертвы богам не приносят, для индуизма у нас география не та. Остается язычество. А если вспомнить слоган про Эрисихтона… И щит, который хмарь отгоняет, током бьется… Короче, я бы поставил на греческий пантеон. Те ребятки под разными именами отметились у всех европейских народов. Они куда древнее веры в единого.
– Круто ты! – говорит Олеся с восхищением.
От звука ее голоса Серый чуть не роняет нож. Судя по вздрогнувшему Тимуру, он тоже забыл о том, что Олеся все еще с ними.
– Не делайте, пожалуйста, такие лица! – закатывает она глаза. – Я, вообще-то, не дура. И тоже, кстати, кое-что просила, если вы не забыли.
– И тоже… столкнулась с последствиями? – неуверенно предполагает Серый. – Например, видела в зеркале… не совсем себя?
– Ага, – кивает Олеся.
– Почему молчала тогда? – возмущается Тимур. – Даже мне не сказала!
– Как о таком сказать? Я вообще поначалу думала, что мне кажется! – отбивает Олеся. – Так откуда ты столько знаешь?
Тимур тычет морковкой в сторону стеллажа с посудой, который стоит в углу. На одной из открытых полок лежит стопка книг, в которых Серый узнает те самые, которые Вадик взял в библиотеке. В одном из томов торчит закладка.
– Дело было вечером, делать было нечего, – пожимает плечами Тимур. – Точнее, утром. Я ж жаворонок. Вскакиваю с рассветом. Вот и почитал с утреца… Нашел миф про того пацана с васильками и забавный факт в предисловии – кровь реально может быть голубая, если вместо железа будет медь. Но для нормальной жизни такого чувака нужно много этилового спирта и разреженный воздух. Понятно, да, почему их компашка постоянно бухала и жила на вершине горы?
– Бухал только Дионис. А Аид вообще жил под землей, – уточняет Вадик, и Серый вновь подскакивает – брат вернулся совсем неслышно.
– А, то есть с теорией про языческих покровителей ты согласен? – иронически спрашивает Тимур.
– Ну, в общем и целом… – кивает Вадик и, усевшись за стол, принимается резать морковь.
– Я только не понимаю, с чего Юфиму и Зету сдались наши желания. Заметьте, они ни разу не отказали! Вот чисто из интереса, а если попросить что-то заведомо невыполнимое? – задумывается Олеся.
– Я уже разок попросил заведомо невыполнимое, – говорит Серый, покосившись на Вадика. Тот на мгновение поднимает взгляд, на губах мелькает улыбка.
– Мы о хмари ни фига не знаем, так что это может быть выполнимо. Надо что-то другое просить, например, здоровья, – возражает Тимур. Он трет морковку так азартно, что стружка летит во все стороны.
– Минуточку! Я не ослышалась? Вы только что сказали, что Серый попросил братьев вернуть Вадима? – спрашивает Олеся изумленно.
Серый прикусывает язык, но поздно. Слова уже вырвались – не вернешь. А играть с памятью умеют только хозяева.
– Ослышалась, – невозмутимо говорит Вадик и выворачивает голову так, как может только птица.
Из его висков лезут черные перья, в глазах мелькает белое, и все слова застревают у Олеси в горле. Нож и недочищенная картошка выпадают из ее рук и катятся по столу.
– Мамочка! – пищит она и сползает по стулу, готовясь убежать.
– Сидеть! – командует Вадик.
Вместо зубов у него нечто острое, зазубренное. Олеся видит это, бледнеет еще сильнее и замирает на месте, вцепившись в стол до побелевших костяшек.
– Хватит жуть нагонять! – злобно рявкает Тимур и ласково гладит ее по плечу. – Олесенька, успокойся, все хорошо… Вот, у тебя картошка упала. Ее надо дочистить…
Серый пихает Вадика в бок, и тот мгновенно превращается в прежнего, насквозь обычного человека. Олеся дрожащими руками подбирает нож и картошку, настороженная и перепуганная почти до икоты.
– Ну вот зачем ты ее напугал? – укоризненно спрашивает Серый. – Олесь, расслабься, он нормальный.
Олеся смотрит на него, на спокойного, ничуть не напуганного Тимура, вновь на Вадика, который берет очередную луковицу и счищает с нее шелуху.
– Нормальный? – тонким голосом переспрашивает она. – Это называется нормальный?
– Уж точно нормальнее некоторых! – бросает Вадик и подмигивает. – Прости, прекрасная, не удержался. Не надо делать такие глаза. Ты же хотела, чтобы мы были яйцекладущими. Вот, пожалуйста. Хочешь, организую тебе кладку?
Пошлая глупая шутка разряжает обстановку. Олеся краснеет, бросает в Вадика картошкой. Тот ловко ловит, смеется, и страх Олеси тает, постепенно уступая любопытству.
– Как такое случилось?
– О, это очень интересная история… – говорит Тимур.
Тимур рассказывает, опуская подробности про укус пчелы, и делает это интересно даже для Серого, который уже все знает. Олеся переспрашивает, уточняет, под конец даже просит Вадика показать когти и с интересом трогает их кончиками пальцев. Тимур пускается в долгие пространные рассуждения о природе Вадика. Серый послушал бы еще, но сейчас его больше волнует другое.
– Это все, конечно, весело, но с мамой надо что-то делать. Вадик, ты же ее знаешь…
Тот издает тяжелый вздох, заканчивает с морковью и шинкует луковицу. Сидящая рядом Олеся начинает шмыгать носом, в уголках ее глаз набухают слезы и текут по лицу. Она вытирает щеки тыльной стороной кисти и косится на Серого с Вадиком. Серый ловит себя на том, что горький запах не вызывает никаких неприятных ощущений. Глазам абсолютно все равно.
– Да, она вполне может натворить глупостей, – соглашается Вадик, задумавшись.
– Она о тебе не знает, да? – догадывается Олеся.
– А как я о таком скажу? – вопросом на вопрос отвечает Вадик. – Она меня чуть не пристрелила при первой встрече, хотя я нормально выглядел. Что я должен был потом сказать? Мама, привет, я ожил и теперь наполовину птица, и да, это чудо, но не от того, в кого ты веришь?
– Она мне сегодня утром рассказывала про то, что Зет и Юфим сатанисты, – говорит Серый, – что надо что-то делать. А я не знаю, как ее переубедить, что хозяева не хотят ничего плохого.
– А они точно не хотят? – уточняет Олеся.
– Сто процентов! – отвечает Тимур.
