Ненасыть - Сон Ирина
– Да я не страдал… – бормочет он и потягивается.
– Ну да, верю, – Тимур выразительно выгибает бровь, кивая на альбом и заходит. – Верочка успокоилась. И пришли хозяева, принесли подарки к рождению девочек. Выйди, что ли, поздоровайся. И отвлеки свою мамку, а то у меня такое чувство, что она их хочет расчленить.
Вздох, который вырвался из груди Серого, мог бы надуть паруса.
– Иду.
И идет, еле переставляя ноги. Тимуру приходится даже ткнуть его под ребра, чтобы он не споткнулся на лестнице.
– Юфим Ксеньевич, Зет Геркевич, здравствуйте! – здоровается Серый, заходя в гостиную.
– Здравствуйте, Сергей Алексеевич! – здороваются хозяева. Они стоят у журнального столика, заваленного бумажными пакетами и свертками.
А в гостиной неспокойно. Олеся напряженно застыла над колыбелью с детьми. Верочка полусидит, откинувшись на подушки, бледная, но решительная. Мама, склонившись, горячо ее отговаривает от чего-то.
Серый заходит на середине разговора:
– Вер, не надо…
– Отстань, Марина! Если не они, то никто! – горячится Верочка.
И для женщины, которой сделали операцию, у нее очень бодрый и звонкий голос.
– Вера, это плохая идея!
– Отстань, Марин! – отмахивается Верочка, глядя на хозяев. – Я хочу попросить!
– Вера, не смей! – шипит мама.
– Я хочу попросить! – не отступает Верочка. – Верните мне моего мужа, Михася!
Мама отшатывается, сжимает губы в полоску, а руки – в кулаки. Ей явно хочется треснуть подругу по голове.
А Юфим с Зетом переглядываются, шепчутся между собой.
– Только вашего мужа? – уточняет Юфим.
Верочка без колебаний кивает.
На губах Зета расплывается ехидная ухмылка. Юфим одергивает его и отвечает:
– Хорошо. Ваш муж вернется завтра утром.
У Серого в голове возникает большой и очень круглый вопрос: «Что? Серьезно?»
– Значит, они у вас? – не выдерживает мама.
– Что вы, Марина Викторовна! Чтобы я пустил к себе в дом посторонних? Абсурд! – говорит Зет.
Мама молча разворачивается и выходит, отпихнув Тимура с дороги. В тоне Зета отчетливо слышится смех.
Глава 18
Михась действительно возвращается после завтрака, вялый, потухший. Он молча снимает в прихожей кроссовки, проходит на кухню, где бросает на стол рюкзак, набирает воды и долго пьет. Прапор и мама пытаются что-то выпытать из него, возмущаются, спрашивают. Михась смотрит на них с видом человека, к которому пристают с невероятно глупыми вопросами. Его безразличное молчание злит. Мама начинает орать и требовать, чуть ли не стучать кулаками и топать ногами. Кафельные стены просторной кухни отражают звук, отчего крики превращаются в невероятный гам. Серый, Тимур и Вадик наблюдают, забыв про то, что нужно промывать рис и что-то делать с продуктами.
Когда мама в запале хватает Михася за грудки и трясет, что с их разницей в росте смотрится комично, появляется Верочка. Серый даже забывает о том, по какой причине кричат. Пусть вид у нее еще болезненный, но без живота, с непривычно тонкой талией, подчеркнутой широким поясом, Верочка неимоверно хороша.
– Миша! – восклицает она, и мама, опомнившись, замолкает, отступает.
Михась ставит стакан на место и шагает к ней, сгребая в объятья.
– Прости, я напугал тебя. Ты родила. Как девочки? – выговаривает он, и слова падают обрывистыми звуками. Михась будто слишком долго говорил на другом языке – он делает долгие паузы, вспоминая, выговаривает с непривычной манерой, чуть хрипящей, мягкой.
Серый почему-то обращает внимание на его волосы. Они темные, по-прежнему короткие, но… как-то иначе. Аккуратнее. Словно только что из-под машинки.
– Хорошо, – Верочка не обращает внимания ни на что. Она вся прячется на груди мужа, вжимается, обнимает за пояс, взмахнув кружевной шалью, словно белыми крыльями.
Михась гладит ее по голове, целует в макушку, вздыхает. Вся его фигура, лицо и глаза выражают все оттенки безразличия, никак не радости или вины. Серый ловит себя на желании взять со стола луковицу и запустить ею прямо в свежепостриженный висок Михася. И чтобы шелуха во все стороны.
– Где ты был? – спрашивает Верочка.
На ее вопрос Михась всё-таки изволит дать ответ:
– Не помню.
Помнит. Серый понимает это так четко, как если бы Михась сказал ему это в лицо. И его еще очень интересует, где Василек. Почему никто не спрашивает про Василька? Или же это воспринимается как само собой разумеющееся, ведь хозяева обещали вернуть только Михася?
– Точно был у близнецов! – шипит мама. – Ты посмотри, он же пришибленный!
– Где Василек? – спрашивает Серый громко и четко, словно идиота.
Михась поворачивает голову и, выгнув бровь, говорит:
– Во дворе. Кормит Кроля. Сейчас зайдет.
Словно дождавшись этих слов, в коридоре раздаются тихие шаги.
– Здравствуй, Вера, – шелестит мягкий голос. – Поздравляю с рождением дочерей.
Мелькают черные перья, в кухню врывается аромат полевых цветов. Серый моргает и понимает, что огромная птица, севшая на правое плечо Михася – всего лишь видение. На самом деле Василек просто положил туда руку, а терпкий запах трав источает венок… да, из небесно-голубых васильков. Василек бесцеремонно кладет венок на голову Верочке и, чмокнув в ее щеку, садится рядом с Вадиком за стол.
– Поздравляю? – кипит мама. – Это же вы виноваты, что они родились раньше срока! Где вы были?!
– Не помню, – следом за Михасем, точно так же безразлично повторяет Василек, и по его губам скользит тонкая издевательская улыбка.
Мама кипятится еще больше.
– У хозяев, да?!
– Возможно.
У мамы делается такое лицо, что Серому остро хочется нырнуть под стол, прихватив с собой Вадика.
– Мамуль, ну хватит уже… – говорит Вадик и открывает принесенный Михасем мешок. – Что тут… Ого!
На стол выкатываются огромные спелые груши. Красивые, золотистые, они моментально приковывает все внимание к себе.
– Откуда такое сокровище? – забыв обо всем, спрашивает брат. – У хозяев же только яблоки…
– Мы видели родственника хозяев, Поля, – объясняет Михась неохотно. – Его подарок… А где Прапор?
– В мастерской, – Кажется, что в голосе мамы сосредоточено все недовольство мира. – Он в последнее время оттуда и носа не показывает!
Вадик многозначительно тычет Серого локтем. Серый толкает в ответ ногой. На их возню не обращают внимания.
– Нет, ты представляешь, Вера? Михась и Василек все время были у хозяев, а те промолчали и наврали! – вновь заводится мама. – Вот что им стоило сказать правду? Зачем доводить?
– Мы не помним, где были, – поправляет Василек.
Мама хмыкает.
– Не понимаю, почему вы врете. Усадьба – единственное место, где мы не смотрели. Где еще вы могли спрятаться? Да даже если вы правда не помните… Кто еще у нас играет с мозгами? Я молчала, но это уже переходит все границы! Ясно же, что хозяева зачем-то спрятали их у себя, а нам наврали! Вадик, сделай что-нибудь!
Вадик, на которого внезапно сваливается ответственность, хлопает глазами.
– Что мне сделать-то? – ошарашенно спрашивает он.
– Поговори, пригрози, приструни! Сколько они будут над нами издеваться, в конце концов?! А ты чего молчишь, Михась? Ты же…
– Не вмешивай меня, Марина, – ледяным голосом отрезает Михась. – Против Зета и Ам… Юфима ни я, ни Василек ничего не сделаем. Всё. Верочка, покажи мне дочек. Как хочешь их назвать?
– Как тебе Маша и Даша?
Верочка с нервной улыбкой уводит его в гостиную, где стоит колыбель. Василек вскакивает и тенью скользит за Михасем. Серый смотрит им в спины с неприязнью. Луковицу хочется запустить не только в Михася, но и в Василька, а потом долго объяснять Верочке, почему ей нужно было закатить скандал или хотя бы не обнимать своего блудного муженька.
– Вот дура… – вторит Олеся мыслям Серого. – Как можно быть такой овцой?
– Угу, – поддакивает Тимур.
– Так, всё! – не выдерживает Вадик. – Михась и Василек целы и невредимы. Близняшек выходим, Верочке поможем. Остальное – их личная жизнь. Мы в нее не вмешиваемся и не обсуждаем, все ясно?
