Когда луна окрасится в алый - Анна Кей
Невидимая простым людям золотая дорога, что вела с Небес на землю, превратилась в побоище. Ками, возвращавшийся в Такамагахару, отчаянно и, очевидно, безуспешно пытался отбиться от десятка демонов, которые атаковали его один за другим. В лучах солнца блестели их когти и клыки, были слышны рев и хохот, а на фоне кричал, рыдал и умолял прекратить его мучения бог.
Казалось, что чем больше ками просил, тем сильнее распалялись демоны. Аямэ хотелось закрыть уши и глаза, но она не могла – в жестокости, которая разыгрывалась на ее глазах, таилась какая-то пугающая притягательность, из-за чего было невозможно отвести взгляд.
Генко рядом зарычала, взвизгнула так, как никогда прежде, даже при нападении нэкоматы, и буквально взмыла в воздух, на бегу превращаясь в угольно-черную девятихвостую лисицу. Ее лапы словно касались невидимой дороги, поднимая все выше и выше, унося к страждущему богу. Вместе с тем Аямэ буквально чувствовала, как жизнь понемногу покидает окрестности. Листва пожухла, трава высохла на глазах, виднеющиеся в стороне поля умерли в одно мгновение, но Генко крепла. Мех начал лосниться, глаза сияли, подобно ониксам, а аура стала настолько ощутимой, что Аямэ невольно вздрогнула. Если это была лишь малая часть силы кицунэ, какой же мощью она обладала на пике своего могущества?
– Оставляю они на тебя, – раздался напоследок приказ Генко, и Аямэ резко обернулась, чтобы столкнуться лицом к лицу с двумя демонами. Их хищные ухмылки подействовали на оммёдзи совсем как недавняя пощечина – привели в чувство и заставили сосредоточиться. Она слишком сильно отвлеклась, забылась настолько, что даже не ощутила их приближение.
– Вкусная… Брат, она вкусная? – хихикая, спросил один из они.
– Наверняка! Оммёдзи обычно жилистые, одни мышцы, но у них так много ки… точно будет вкусно.
Аямэ ухмыльнулась, чувствуя, как в крови закипает азарт от предстоящей битвы. Они и правда думали, что смогут полакомиться ею? Это будет интересно. И если неожиданно жертвами станут сами демоны… что ж, им не стоило нападать на наследницу клана Сайто.
Казалось, что отворились врата Ёми и все демоны выбрались наружу.
Йосинори отбился от очередного демона только для того, чтобы рассечь клинком следующего. Им не было конца. Ёкаи и духи возникали перед ним друг за другом, едва давая перевести дыхание. Его сикигами выхватывали из толп демонов и уносили как можно дальше от людей, чтобы уже там оммёдзи начальных рангов, не владеющие сильными духами, но умеющие призывать священное пламя, избавлялись от нечисти. Мелкие ёкаи, которыми Йосинори мог командовать, пытались помогать и атаковали врагов из теней, но результата это почти не приносило.
Все произошло внезапно. Шествие на Обон в этом году было грандиозным: император, дабы отвлечь людей от проблем в стране, распорядился провести Праздник поминовения усопших как можно более пышно. Никогда прежде на памяти Йосинори Хэйан не был украшен таким количеством лент и фонарей, не было так много выступлений театра кабуки и танцев.
Он лично видел, как сходят с Небес ками. Их сияющие в свете солнца золотые повозки ослепляли, а распространяемая аура дарила людям радость и благодать, так что никто и не думал о несчастьях, что происходили за пределами столицы. Все дожидались заката, чтобы зажечь фонари и пригласить усопших вернуться к своим семьям на ближайшие три дня, но вместо этого мир охватил хаос.
Словно все кошмары ожили в один момент. Гигантские они сновали по тесным улочкам, выцепляя из толпы людей, и разрывали их на части веселья ради. Дзикининки – призрачные ёкаи-людоеды, что питались трупами и обычно не были видны при свете дня, – рыскали повсюду, сея хаос и пожирая тех, кого убили они, вгоняя людей в еще больший ужас. Сатори, зачастую трусливые, сейчас набрасывались на людей и избивали их до смерти. Демоницы-кидзё врывались в толпы и, никого не щадя, пожирали мужчин. По крышам прыгали нуэ. Чудовища с обезьяньими головами, телом тануки, тигриными лапами и змеей вместо хвоста, они разносили болезни по тем домам, на крышах которых замирали хотя бы на мгновение. А в небе, душераздирающе крича и оповещая о массовых смертях, летали сразу несколько ицумадэ, крылатых змеев с человеческим лицом.
И это были даже не все демоны, которых видел Йосинори. Все больше и больше ёкаев разных видов появлялись на улицах Хэйана, сея повсюду погибель. Землю устилали мертвецы. Обезображенные тела пустыми глазами смотрели в небо, на тех, кто раньше был их родными или знакомыми, на оммёдзи, которые давали клятву защищать мир людей, но сейчас едва могли защитить себя.
Когда людей на улицах стало меньше – кто-то смог сбежать, а кого-то постигла участь, которой не пожелаешь даже злейшему врагу, – Йосинори призвал всех своих сикигами. Двенадцать духовных сущностей ринулись в бой с яростью, которую их хозяин не испытывал даже в момент смерти матери. Он все еще ненавидел тех, кто отнял жизнь Кудзунохи, но сейчас люди умирали на его глазах, и это подпитывало его злость как ничто другое. Обретенный в компании Генко покой исчез, стоило погибнуть первому человеку.
Меч стал продолжением самого Йосинори. Он разил духов и ёкаев, упрямо шагая вперед, где, как он видел, скопилось наибольшее количество демонов. Они стояли столь плотно, что казались черной движущейся массой, неотделимой друг от друга. Демоны смеялись, ликовали, а наружу, сквозь образованный ими кокон, пробивалось сияние и крик.
Йосинори очень надеялся, что ошибается по поводу того, что там происходило.
Словно ощутив намерение Йосинори, новые ёкаи преградили ему путь. Они наваливались всей своей массой, теснили его, и если бы не помощь других оммёдзи и сикигами, то Йосинори не смог бы пробиться вперед.
Бок прошило болью столь острой, что он покачнулся, и только вогнанный в землю меч не позволил ему упасть. Кидзё, подкравшаяся со спины и нанесшая рану, теперь облизывала окровавленные пальцы. Длинные когти блестели от алой крови, а уродливое лицо искривилось в улыбке, став еще более неприятным.
Йосинори тихо выругался и приложил ладонь к ране, прижигая плоть священным пламенем, только бы кровь прекратила течь на землю, перестав привлекать еще больше внимания. Шипение сорвалось с его губ, когда огонь коснулся кожи. Зубы заныли от того, как крепко он их стиснул, но желаемого оммёдзи все же достиг: кровь остановилась, а на боку теперь виднелся свежий ожог. Он ныл и отдавал болью при каждом, даже самом маленьком движении, но Йосинори был уверен, что сможет с этим справиться.
– Какой смелый оммёдзи, – ухмыльнулась кидзё, приближаясь мелкими шагами. – Даже не побоялся причинить себе боль! И ради чего? Чтобы никто не слышал, как сладко пахнет твоя кровь?
Демоница прыгнула, готовая повалить Йосинори на землю и перегрызть ему горло, но ей помешал сикигами. Таймо никогда не относился к духам с разрушительной мощью, но его навыки боя были особенно хороши, чему помогал человеческий облик. Сикигами легко отбил нападение кидзё и тут же устремился спасать еще одного оммёдзи, на которого ринулся дзикининки. Человек еще даже не умер, а демон уже жаждал отведать его плоти.
– Скажи мне, – хриплым голосом старухи вдруг произнесла кидзё, – в твоей крови я чую наследие ёкаев. Так отчего же ты сражаешься на стороне людей?
Йосинори проигнорировал ее, как проигнорировал и острую боль в боку, и бросился на демоницу, нанося резкие удары мечом. Кидзё уворачивалась, отступая назад и не сводя взгляда с Йосинори, ожидала, что он действительно ответит на ее вопрос.
Рана на боку – самая серьезная из всех, что он получил во время этой битвы. Легкие царапины, небольшие ожоги, ссадины и порезы – все меркло на ее фоне. Йосинори стал рассеянным, слишком самоуверенным и ведомым гневом, а не праведностью и желанием защитить людей. Он всегда знал, что порывистость может сыграть с ним злую шутку, но не ожидал, что это произойдет сегодня, в тот момент, когда его силы и способности действительно нужны.
И он не мог винить никого, кроме себя.
Демоница отскочила на несколько дзё назад и неожиданно замерла. Ее лицо на мгновение стало сосредоточенным, а после искривилось в тошнотворно-радостной гримасе, и, вместо того чтобы наброситься на раненого Йосинори, она ринулась к одной из разоренных лавок.
Йосинори понял, в чем дело, слишком поздно. Детский плач, приглушенный криками людей
