Когда луна окрасится в алый - Анна Кей
– В какой-то степени, – расплывчато ответила Генко. – Наша душа формируется столетиями, чтобы стать во многом схожей с человеческой. Если это удается, то после смерти мы можем переродиться. Не обязательно лисой или кицунэ, человеком тоже.
– Ты сможешь забрать Хоси-но-Тама моей матери, чтобы и она?.. – Вопрос прозвучал несколько грубо и в какой-то мере требовательно, но Генко не обратила на это внимания, а только кивнула.
Их прервала третья мико, тихо постучавшая в дверь и принесшая свежий чай и сладости. Генко тут же заприметила палочки с данго – и настроение несколько улучшилось. Не то чтобы оно стало вновь легким и беззаботным, но все же. Сладости – всегда отличный способ сделать жизнь чуточку приятнее.
Сосредоточенный, задумчивый Йосинори подарил дополнительный покой, и Генко ощутила, как невольно расслабляется. Хотя бы пока что она могла не думать о плохом, а просто насладиться мирными днями. Кто знает, сколько их еще осталось?
Присутствие Йосинори ощущалось как благословение богов. Генко позволила себе легко облокотиться на чабудай, склонившись ближе к Йосинори, и расслабиться. Ее взгляд снова вернулся к нему, и на губах заиграла легкая улыбка. В груди поднялось тепло, какое она не испытывала годами, а потому не сразу распознала. Доверие, легкая тоска, привязанность и тихая радость…
Ох…
Ками, она оказалась такой глупой, правда? Желание быть с Йосинори как можно чаще, находить утешение в его присутствии и дарить покой в ответ, бороться с неприятностями бок о бок. Все было так прозрачно и легко, но ей понадобилось слишком много времени, чтобы понять очевидное. Годы – столетия – не прошли так просто, Генко и забыла, каково это, так что, наверное, не стоило удивляться ее глупости, да?
Она качнула головой. Неуместно. Эти мысли и чувства рождались сейчас так некстати. Генко знала, к чему все приведет, и вряд ли в этот раз финал изменится. Да и стоит ли вообще вмешиваться в жизнь совсем еще юнца, если сравнивать их возраст и жизненный опыт?
Генко вновь повернула голову в сторону окна, окинула взглядом двор храма, ни на чем подолгу не задерживаясь. Наверное, все же не стоило ей сближаться с Йосинори, ведь об этом предупреждали все. Жаль только, что предостерегали ее о другом.
– Генко?
Как всегда, слишком внимательный.
– Ничего, – покачала головой она, несколько рассеянно беря в руки данго.
В этот раз сердце не билось всполошенной птицей, дыхание не перехватывало, не потели ладони, ей не хотелось смущенно отворачиваться. Нет, в этот раз все походило на долгожданное возвращение домой. Словно она грелась у очага и наблюдала первый снегопад. Будто вновь ощутила себя целой.
Генко тихо выдохнула и посмотрела на Йосинори. На душе стало одновременно сладко и тоскливо, когда она заметила его участливый и несколько встревоженный взгляд. Когда-то на нее так уже смотрели, и ничем хорошим это не закончилось. И меньше всего она хотела, чтобы и этого человека настиг тот же финал. Пожалуй, кто угодно, но не он.
С высоты прожитых лет Генко осознавала, отчего все стало раскрываться лишь сейчас. Разве надвигающаяся опасность всегда не вырывала из тайников души то, что скрывалось даже от обладателя? Не выставляла ли грядущая катастрофа секреты на обозрение всем, кто хотел их увидеть? Наверняка и Йосинори посетило то же откровение.
Они уже давно присматривались друг к другу, ища подступы, пока разум спал и отказывался замечать очевидное. Но сердца и души уже нашли дорожки друг к другу в разговорах, движениях и жестах.
Ладонь Йосинори, аккуратно и неуверенно накрывшая руку Генко, будто он проверял, допустимо ли такое действие с его стороны, была теплой и грубой на ощупь по сравнению с ее мягкими и нежными руками. Его ладонь покрывали мозоли от рукояти меча, мелкие шрамы от ожогов и порезов – результаты долгих и упорных тренировок с огненными священными талисманами и холодным оружием.
Генко замерла на мгновение, совсем немного растерявшись. Когда ее касались так в последний раз? Еще до изгнания? Генко попыталась вспомнить, но не смогла. К ней ластились лисицы, изредка она соприкасалась пальцами с Карасу-тэнгу и Озему-куном, когда передавала им чаши с чаем или саке, но подобные жесты давно покинули ее.
– Генко…
Их прервали мико, начавшие переговариваться во дворе. Генко аккуратно убрала руку, мельком взглянула на Йосинори, чтобы узнать его реакцию. Он не выглядел обиженным или расстроенным, в нем читались смирение и собранность. Как если бы он ожидал подобного исхода.
– Обон состоится через пару недель. Оота-сан считает, что в этот день могут напасть демоны.
Генко выдохнула, немного расслабляясь, хотя даже не предполагала, что была напряжена все это время. Конечно, им предстоит обсудить произошедшее, но сейчас она была благодарна за отсрочку этого разговора, потому легко поддержала Йосинори.
– Если судить по тому, что говорил Карасу-тэнгу, круг замыкается: нападения на ками становятся все ближе к центру страны, стремятся к столице. Скорее всего, они нападут на Хэйан, где будет больше всего богов.
– Вероятно, – после непродолжительного молчания согласился Йосинори. Генко так отчетливо теперь видела, как он смотрит на нее, что отругала себя за невнимательность. Как могла она игнорировать очевидное? Что еще она в таком случае пропустила, решив закрыть глаза и притвориться, будто этого нет?
Перед мысленным взором вновь возник Кагасе-о. В его предательстве было еще нечто, что огорчало и несколько злило Генко. Часть нее, та самая, которая волновалась за собственную шкуру, думала о том, не посчитают ли ками, что и она причастна к планам Кагасе-о? Все знали, что именно компанию кицунэ и речного бога Озему предпочитал предатель. А Генко так давно уже отстранена от своей богини… Не родились ли и в голове изгнанной лисы планы, как отомстить?
– Не стоит думать о плохом, – негромко произнес Йосинори, глядя на статуи лисиц.
– Не слишком ли легко ты меня читаешь?
– Я могу делать это только потому, что ты мне позволяешь.
Генко улыбнулась, покачав головой. Он ведь был прав. Кому еще, кроме своих лисиц и духов, она позволяла увидеть себя в моменты слабости? Кому разрешала утешать себя и помогать? С кем чувствовала себя свободно?
Возможно, ей стоило все же ожидать этих чувств с той самой первой встречи, когда он просто спас ее, больше не считая причиной бед Сиракавы. Или с того момента, как он тренировался с мечом, а она слишком долго наблюдала за ним, прежде чем заговорить. Или, быть может, ей стоило внимательнее относиться к той тоске, что охватила ее, когда Йосинори отправился в столицу.
Теперь она не считала это столь важным. Неизменным оставалось одно: Генко вновь открыла свое сердце человеку, который, судя по всему, отвечал ей взаимностью.
Какая-то часть нее радовалась и наслаждалась этим. Другая же, более здравая и хладнокровная, жестоко обрывала все ненужные порывы, напоминая о самой простой и неприемлемой причине не быть с оммёдзи – люди смертны и непостоянны.
Даже если предположить, что взаимные чувства подарят им долгожданное счастье, что предстоит им в будущем? Ей – еще сотни и тысячелетия жизни, если никто более могущественный не прервет ее существование. Ему – сотня-полторы лет, если учесть наследие ёкаев в крови.
Готов ли Йосинори жить с пониманием, какую причинит ей боль, когда его не станет? А рано или поздно он осознает эту горькую истину и будет корить себя. Как и она будет страдать от его ухода.
Стоит ли сотня лет вместе горя последующей разлуки? Генко в этом сомневалась.
– Генко. – Тон Йосинори подсказал, что разговор в итоге был отложен ненадолго. – Ты уже знаешь, о чем я намерен тебя спросить?
– Да. – Она опустила взгляд на чай, давно остывший и чуть более крепкий, чем она предпочитала, и поставила пиалу с ним на стол. – Но сначала я хочу задать тебе вопрос, если ты не против.
– Разумеется, – кивнул Йосинори. Его лицо не выражало ни волнения, ни тревоги, только мягкость и умиротворенность.
– Ты думал о будущем? Не о том, что произойдет через год или, возможно, лет пять, а о том, что ждет тебя по меньшей мере через десятилетие? Задумывался ли ты, что будет тогда?
Какое-то время он молчал, рассеянно водя пальцем по ободку чаши. Наконец покачал головой и честно признался:
– Нет, я никогда не задумывался о столь далеком будущем. Жизнь оммёдзи – это череда опасностей, из одной из которых в итоге можно не выбраться. Говоря начистоту, я склоняюсь к тому, что вряд ли смогу прожить эти десять лет. Если повезет выжить в той войне, что устроил бог. Даже лучшие оммёдзи оступались и погибали, а то, что я оказался сильнее остальных,
