Павел Корнев - Спящий

– Вы позволите?

– Вот, смотрите сами!

Я развернул журнал к себе и повел пальцем по строчкам, выискивая фамилию Витштейна, который проживал в отеле в одно время со мной. Нашел и прикипел взглядом к графе особых пометок, где обычно записывали посетителей постояльцев. В нужной ячейке значилось только «Ш. Линч», никто другой в апартаменты вице-президента Банкирского дома не поднимался.

– В самом низу страницы, – подсказал портье.

– Да, вижу, – подтвердил я, достал блокнот и записал в него заплаченную за меня Лилианой сумму. – Благодарю, вы мне очень помогли.

– Это моя работа, – дежурно улыбнулся служащий.

Я попрощался с ним и отошел от стойки, но сразу развернулся обратно.

– В прошлый раз я общался по поводу инвестиций с Авраамом Витштейном, он снимал императорские апартаменты на верхнем этаже, не подскажете…

Портье понял меня с полуслова и развел руками.

– Сожалею, господин Витштейн съехал из отеля вскоре после вас.

– Еще раз благодарю, – улыбнулся я и направился к черному ходу. Через центральный гостей на улицу по-прежнему не выпускали.

Рамон Миро нагнал меня на заднем дворе и тихонько поинтересовался:

– Что удалось узнать?

Я надел фуражку и произнес:

– Линч. Тебе не кажется знакомой эта фамилия?

Крепыш ненадолго задумался, потом качнул головой.

– Нет.

А вот меня не оставляло ощущение, будто я слышал эту фамилию прежде. И в моем сознании она была как-то увязана с Авраамом Витштейном.

Но где я мог ее слышать?

– Точно! – Я даже прищелкнул пальцами, ухватив нужное воспоминание.

Линч. Шон Линч. Я как раз сдавал ключ от номера, когда рыжеволосый ирландец – именно ирландец, точно такой акцент был у моей бабки, – сообщил портье, что его ожидает Авраам Витштейн. Тогда я и узнал о присутствии в отеле иудейского банкира.

– В чем дело? – заинтересовался Рамон Миро.

– Вспомнил, почему кажется знакомой эта фамилия. Но это вряд ли нам что-то даст… – покачал я головой и вдруг замер, осененный внезапной догадкой.

Сбежавшего стрелка управляющий описал Елизавете-Марии как худощавого и рыжеволосого уроженца Британских островов, и, насколько я помнил, именно так и выглядел посетитель Авраама Витштейна.

Не может ли оказаться, что Рой Ллойд и Шон Линч – один и тот же человек?

Рамон Миро обернулся и склонил голову набок. В его черных глазах мелькнул огонек интереса.

– Судя по вытянувшейся физиономии, Лео, ты охвачен очередной гениальной идеей, – с некоторой даже опаской предположил крепыш.

Я похлопал его по плечу и зашагал дальше.

– Думаю, сумею раздобыть портрет убийцы.

– Портрет? – скептически скривился Рамон. – Население Нового Вавилона превышает десять миллионов человек! Что даст нам портрет?

– Пообщаешься со своими друзьями в Ньютон-Маркте, – подсказал я. – В прошлый раз это сработало.

– В прошлый раз нужный человек был преступником и состоял на учете.

– Рамон, какова вероятность того, что охотой на людей занимается добропорядочный обыватель?

Но моего приятеля этот аргумент не пронял.

– Слишком чистая работа для простого головореза, – заупрямился он. – Больше похоже на действия кадрового военного.

– Значит, в первую очередь стоит обратить внимание на ирландских националистов и отставников британских колониальных войск. Сможешь это устроить? Если не получится, придется обходить оружейные магазины. Использованный калибр, мягко скажем, не слишком распространен в Европе.

– Ладно, – вздохнул Рамон. – Где ты добудешь портрет?

Я взглянул в сыпавшее моросью небо и решил, что сегодня застать Шарля Малакара на Римском мосту уже не получится. Слепой рисовальщик терпеть не мог работать под дождем.

– Едем на площадь Бальзамо! – решил я и направился к броневику.

Площадь Бальзамо блестела идеально ровной проплешиной спекшегося камня. Сейчас она казалась не черной, а, скорее, темно-синей, под стать отражавшимся в тонкой пленке воды облакам, но от этого смотрелась почему-то еще даже более мрачно и зловеще, нежели обычно.

Некогда здесь стояла самая знаменитая тюрьма Нового Вавилона, но падшие сровняли ее с землей, когда взбунтовались заточенные там узники. Впрочем, большинство историков сходилось во мнении, что противостоял тогдашним властителям мира один-единственный человек – самозваный граф Калиостро, знаменитый авантюрист и мистик, переведенный сюда из замка Льва.

Я не любил это место, оно раздражало меня своей неправильностью, но иногда просто не оставалось выбора: Шарль Малакар облюбовал под жилье темную каморку на втором уровне подземелья, возникшего из-за ушедших под землю окрестных домов.

– Сходить с тобой? – спросил Рамон, встав на ржавую вентиляционную решетку. Внизу горели огни подземной улицы, играла музыка, ходили люди.

– Нет, скоро вернусь, – отказался я и направился к ближайшему спуску в подземелье.

Ступени каменной лестницы были оплавлены, из-за дождя подошвы ботинок так и скользили на них, приходилось держаться за вбитые в каменную кладку железные костыли.

Первый уровень подземелья освещали редкие газовые фонари, но сегодня полумрак помещения показался куда более густым, нежели обычно. Через решетки в потолке разве что не капала вода, солнечного света не было и в помине.

Я убрал темные очки в карман и знакомой дорогой отправился к жилищу рисовальщика, не обращая внимания на крики назойливых зазывал. Хитроумные мошенники конкурировали здесь с непризнанными изобретателями, но результат общения и с теми и с другими был совершенно одинаков и заключался в опустевшем кошельке. И это если повезет не отравиться чудодейственным эликсиром или не угодить в полицейский участок с украденным из музея экспонатом.

Впрочем, вас могли оглушить и скинуть в один из здешних бездонных колодцев, попросту позарившись на новые ботинки.

Когда впереди послышались шум и крики, я отступил к стене и сунул руку в карман с револьвером, но тревога оказалась напрасной: по проходу промчался какой-то местный сумасшедший в грязном рубище и с копной давно не мытых волос.

– Сиятельные – суть порождения диавола! – на бегу вопил он во всю свою луженую глотку. – Диавол раскидал по земле свое отравленное семя, и выросли из них мерзкие уроды с мертвыми глазами убийц!

Псих скрылся за поворотом, а я огляделся и с немалым удивлением отметил, что никого из местных обитателей эти крамольные крики нисколько не удивили, словно подобные разговоры были здесь делом обычным и привычным. И сразу вспомнились вышибалы игорного дома на Максвелл-стрит.

Да что такое творится в этом городе? Сиятельными стали те, кто в первых рядах выступил против падших, и вот через полвека их потомков прилюдно поливают грязью, а никому нет до этого ровным счетом никакого дела. У меня даже появилось ощущение, что профессор Берлигер в своем стремлении извести сиятельных под корень вовсе не одинок. И это немного даже напугало.