Zадача будет выполнена! Только вперед - Николай Петрович Марчук
– Время! – гаркнул Семен, и мы плюхнулись на землю.
«Бабах!!!» – грянул за спиной взрыв, потом еще один, и еще, но уже потише.
Над головами просвистели осколки на излете, где-то поблизости что-то мягко плюхнулось на землю. Поднял голову, посмотрел на место взрыва – к небу поднималось косматое облако «гриба». Солнце уже показалось из-за горизонта, и донецкая степь окрасилась в розовые тона. В некотором роде красиво…
– Цел? – спросил я у Бамута.
– Ага.
– Ну тогда нехрен валяться, пошли домой.
– Надо Глобуса догнать, – предложил Семен, – он далеко не смог бы уйти, все-таки сразу двоих тащить – это капец как тяжело.
– Лишь бы его взрывом не зацепило, все-таки рвануло знатно.
– Не зацепит, Глобус везучий, ему цыганка-гадалка нагадала долгую жизнь, он еще всех нас переживет.
Пока окончательно не рассвело и на земле всё еще лежали тени предрассветной мглы, мы с Бамутом двинулись обратно к нашей располаге. Вызвал по рации Пестика, хотел узнал, как обстановка. В радиоэфире треск и буйство помех – противник врубил глушилки. Хреново без связи. Ладно, как-нибудь дойдем.
Понимая, как Петрович пойдет к нашим, попробовали его догнать. Не получилось: укропы начали садить из минометов. Судя по частым взрывам, они задействовали несколько «Васильков» одновременно. Падлы! Пришлось ныкаться и уходить совершенно не в ту сторону. Ничего, справимся, дойдем, самая короткая дорога не всегда самая прямая.
Мины ложатся сериями по четыре штуки. Автоматический миномет! Он самый. Возимо-буксируемый автоматический гладкоствольный 82-миллиметровый миномет 2Б9М «Василек». Миномет способен поражать цели на дальности свыше четырех километров. Этот миномет – единственный, наверное, в мире, который позволяет вести стрельбу прямой наводкой, а не только навесом. По своей сути это гладкоствольная автоматическая пушка калибра 82 миллиметра, которая в качестве боеприпасов использует стандартные маленькие мины О-832ДУ. Мина весит 3,4 килограмма, несет в себе четыреста грамм тротила. «Василек» – опасная штука, способная при должной сноровке расчета выпускать больше ста мин с минуту, создавая просто ужасающую плотность огня. Эдакий АГС калибра 82 миллиметра с дальностью стрельбы до четырех километров.
К своим мы добрались только спустя четыре часа. Шли долго, еще дольше прятались в рытвинах и воронках. Противник долбил необычно долго. Помимо 82-миллиметровых минометов работали еще и стодвадцатки, и даже что-то из ствольной артиллерии, ну и коптеры постоянно жужжали в небе. Похоже, мы их очень сильно разозлили.
Пока прятались в очередной канаве, я подумал, что все-таки сон был в руку и мы все сделали правильно, решившись на этот выход. Думаю, если бы не встретили укропов в поле, то они устроили бы нам знатную пакость, которая, скорее всего, ничем хорошим для нашей «крепости» не закончилась бы. Черт его знает, что у них там за электроника и оборудование были в баулах? Есть ведь всякие хитрые приблуды, которые создают специальные волны, вызывающие у человека чувство паники и тревоги. Бахнули бы по нам какой-то фуетой, и выбежали бы мы из своего убежища на белый свет под прицелы их автоматов, как рыба выскакивает на берег, когда ее фигачат электроудочкой. А так… В общем, худа без добра не бывает.
Добрались до своих. Гляжу – парни все какие-то тихие и грустные, будто бы веником прибитые. Понятно, есть «двухсотые». Скорее всего, кого-то живым не дотащили. Финик? Крест?
– Кто? – просил я у Джокера.
– Глобус и Крест, – огорошил меня Джокер.
– Как Глобус?! – охренел я от такой новости.
– Не знаю, – пожал плечами собеседник. – Подробности у Жака спроси. Мы выдвинулись навстречу, перехватили Глобуса, который тащил Креста и Финика. Крест уже мертвый был, а Петрович как чумной, но внешне целый, только ноги в крови, аж прям в ботинках хлюпает. Мы пацанов перехватили, сразу Финика назад потащили, Глобус говорит нам, мол, присяду отдохну, а потом гля – а он уже мертвый. Финика дотащили нормально, Жак операцию сделал, сказал, что Тимур будет жить. Петровича и Креста тоже притащили. Я так понял, что у Петровича что-то хроническое то ли с артериями, то ли с венами было, и от напряга они у него полопались, вот он кровью и истек. Оно и неудивительно, двух кабанов на себе пер. Я так прикинул – он их метров триста тащил без передыха. Кровь из него хлещет, а он прет и прет. Жаль мужика…
Джокер отвернулся и отошел в дальний край бункера.
Нашел Жака, доктор сидел у себя в «отсеке» и смотрел пустыми глазами на полный стакан водки, стоящий перед ним на столе.
– Пьешь? – спросил я.
– Нет, – мотнул головой Жак. – Глобус – «двести».
– Знаю. Как это произошло?
– У него проблемы были с артериями. Ему вообще нельзя было на войну идти, тяжелые нагрузки были противопоказаны. Вроде даже третья группа инвалидности у него была.
– А как же он медкомиссию в военкомате прошел?
– Взятку дал. Он мне сам рассказывал. Консультировался по поводу лекарств, какие пить, чтобы дольше протянуть.
– И давно ты об этом узнал?
– Давно.
– А что ж ты Рыжику ничего не сказал? Комиссовали бы Петровича на фиг и отправили бы в тыл.
– Вот поэтому и не сказал, чтобы не комиссовали. Петрович слово с меня взял, что я никому не скажу.
– Понятно, – с раздражением протянул я.
– Понятно?! – взревел Жак. – Что тебе понятно?! Он сам так решил! Сам! А может, мне про тебя или Бамута тоже Рыжику доложить? Что вы с духами общаетесь и по вам дурка плачет? У тебя сколько контузий? Семь?
– Шесть, – машинально поправил я Жака.
– Шесть, семь – какая разница?! Я тебе как врач скажу, что после года присутствия на «нуле» любого можно смело комиссовать. Любого! Так что не надо мне тут морали читать.
– Я и не читаю, – пожал я плечами. – Глобуса жалко. Такое чувство, будто бы отца второй раз потерял, – честно признался я.
– Понимаю, сам такой, – кивнул Жак, – только не отца, а старшего брата, которого у меня никогда не было. Без Глобуса будет тяжело, хороший был мужик.
Смерть боевых товарищей воспринимаешь не так, как смерть родственника на гражданке. На войне вообще отношение к смерти другое. Здесь она, стерва проклятая, гребаная старуха с косой, всегда рядом, стоит у всех за спиной и ждет, когда ты оступишься, чтобы заграбастать тебя к себе. К смерти привыкаешь, свыкаешься с мыслью, что ты уже умер. Так проще –
