Плащ и галстук - Харитон Байконурович Мамбурин
В итоге часам к трем ночи мне стало совсем уж скучно. Когда ты не чувствуешь вообще ничего, плюс еще и не слышишь, то эффект депривационной камеры проявляется во всей красе, так что моя терпелка банально не выдержала. И я превратился обратно.
Посидел на кровати, вспоминая, каково это владеть чувствующим и дышащим телом, а потом… диагностировал у себя, что полностью выспался. Или не выспался, а восстановился. Или мне так пока кажется. Вместо того, чтобы сидеть и додумывать, я выперся в общую комнату, кивнул забравшейся на канделябр Юльке, читающей книгу, а затем, определив, что Кладышева в данный момент в ванной, пошёл туда же, выламывая на ходу дверь.
Голая намыленная брюнетка успела лишь заполошно взвизгнуть, как я уже стоял в ванне, удерживая её за шею на весу.
— Я вот только сейчас понял одну вещь, — задумчиво проговорил я, прижимая извивающуюся девушку к плитке, — Твоё притворство, зараза. Ты притворялась раньше, а сама чувствовала по отношению ко мне отнюдь не добрые и не дружеские чувства, да? Так почему моя экспатия тебе по мозгам не лупит, а, Вероника Израилевна? Как это вообще возможно?
— Пусти…, мне больно…, — неубедительно хрипела психичка-психиатричка, строя жалобное лицо.
— Нет уж, — аккуратно передвинув жертву по стене, я задрал одну ногу, буквально сажая девушку враскоряку на свое колено, и продолжая удерживать её за горло, а заодно и приближая своё личико к её рожице, — Витя, конечно, дурак, но не совсем. Ты мне в глаза смотрела вообще без страха. Не сейчас, конечно, а так, в быту. И как это объяснить?
— Юля, помоги…, — продолжала из себя строить жертву… жертва.
— Нет, — холодно отрезала маячащая в дверном проеме Палатенцо, скрестившая руки на груди, — Души её, Витя. Давай будем вдвоем.
— Хреновая аргументация, — посетовал я за плечо, а затем вновь уделил внимание елозящей брюнетке, — Хватит дрочить об мою ногу. Начинай отвечать.
— А вот умею я! — неожиданно оскалилась Кладышева, — Не ожидал?! Научилась!! Выкуси! Ничего я тебе не сделала! Ты не в праве меня допрашивать! Пошел нафиг!
— Неправильный ответ, — покачал я головой, демонстрируя недомытой «чистой» свою свободную руку, — Смотри. Оп!
И мою руку до локтя покрыл густой слой прозрачной слизи.
— Понимаешь, ответ на этот вопрос чрезвычайно важен мне, так как касается моих способностей, — проговорил я, глядя в глаза девушке, — Поэтому либо ты сейчас мне всё рассказываешь, либо я надеваю тебя на вот эту руку, и ты становишься веселенькой говорящей куклой как в «Спокойной ночи, малыши». Причем, подчеркну — у меня есть два варианта, как тебя надеть. И я буду использовать оба, пока не узнаю правду.
Витя — хороший мальчик. Но ему не почти девятнадцать лет, а куда больше. Он видел много дерьма, пусть и не в этой жизни. Очень много. Интернет — это жуткая бездна, которой вовсе не обязательно самой смотреть на того, кто смотрит в неё. Другой вопрос в том, что заглянувшие достаточно глубоко больше не остаются невинными. Ни в каком месте. Новая жизнь с чистого листа? Пф, не смешите.
Для подобной угрозы жизнь голопопую намыленную девочку не готовила. И не только её.
— Мама…, — прошептала позади меня Юлька голосом, полным ужаса.
Сама же Кладышева дар речи просто потеряла. Она, сидя у меня на колене, была загипнотизирована рукой, по которой медленно и нехотя стекала слизь. Шумел всеми позабытый душ, чей шланг с насадкой конвульсивно дергался у меня под ногой. Как там любят говорить знатные мемологи Российской Федерации? Вечер перестал быть томным?
Конечно, я бы не стал ничего подобного проделывать при Юльке. Отправил бы её прогуляться, подышать ночным коридорным воздухом… или хотя бы сходить в гости к Вольфгангу, плотно закрыв за собой дверь. Но пока до самого акта, который прихотливый и знающий человек обозвал бы радикальным «фистингом», дело еще не дошло. Мой оффер был в процессе рассмотрения. Или, можно сказать, комиссия по его рассмотрению, словив жесткий мыслительный запор, вовсю тужилась, пытаясь всё понять и простить.
— Юленька, — приторным тоном проговорил я, — Выйди. Тебе пока слишком рано на такое смотреть.
И чуть пошевелился, прицеливаясь.
— Иииихххрррр…, — попробовав говорить, Вероника подавилась собственным языком, но затем сглотнув, всё-таки выдала, — Не надо! Это гипноз! Простойгипноз! Сильныйпростойгипноз! Окалинаокалинаокалина! Не надо!!
— А теперь подробности.
Они не заставили себя ждать. Секрет оказался вовсе не секретом. Недавно мы с Юлей сбегали в недостроенный супербункер, располагающийся под Стакомском, так там мне пришлось вступить в конфронтацию с отрядом «Когти», прямыми подчиненными этой самой Окалины. Я, разумеется, сопротивлялся всерьез их попыткам меня поймать, а значит — бил на убой. Никого не убил, да, но осадочек, всё-таки, остался. Нелле Аркадьевне подобное поведение сильно пришлось не по вкусу, поэтому она начала искать пути… подстраховки.
Нашелся неосапиант, слегка подправивший восприятие Окалине, Темееву, Молоко, Кладышевой, да и всем «когтям» заодно. Теперь они вместо моего лица видели физиономию недавно умершего известного сатирика, его молодую версию, что полностью рассинхронизировало ментальные связи между нами. В целом, как предполагала товарищ Молоко, подобное давало не только полный иммунитет к лицезрению моего личика, но и со временем должно было очень серьезно ослабить влияние туманной формы на мозг за счет потери «накопленных» впечатлений и связей между нами.
Выпалив всё это как на духу, Вероника уставилась на меня широко открытыми глазами.
— Понимаю, — пожал я плечами, расслабляя руку на горле Вероники, — Но лучше бы ты сразу наврала мне что-нибудь про свою поломанную психику и про то, что ты никого не воспринимаешь негативно.
— У меня поломанная психика и я никого… угкх!! — не договорив, голая и мокрая тридцатишестилетняя девчонка конвульсивно сжала бедра и начала вполне узнаваемо содрогаться.
— Не понял?! — охренел от такого поворота событий я, по-джентльменски удерживая слегка занятое собой тело. В свободном дверном проеме вновь мелькнула тень, злобно что-то прошипевшая про «ненормальную».
