Юрий Никитин - Фарамунд
Похоже, римляне... если можно назвать римлянами франков-федератов, не собирались отсиживаться за городской стеной. Когда легион вышел навстречу, у Фарамунда дух захватило от восторга.
Все три когорты встали единственно правильно: одна преградила нападающим путь справа, другая — слева, обе упирались краями в городскую стену, не давая обойти с тыла, а третья когорта застыла посредине, перегородив дорогу к воротам четырьмя тесными рядами.
Фарамунд взглянул на стену, на чудесные ворота. При одном взгляде на эти громады хотелось опустить голову, в них была сила и грозное величие. Ему пришлось сделать усилие, чтобы стряхнуть с себя колдовское наваждение.
В самом легионе тоже чувствовалась страшная сила, исполинская тяжесть, словно он состоял не из людей, а был одним чудовищно тяжелым бронированным зверем.
Он пустил коня вперед. Впереди легиона в суровой позе воина стоял немолодой человек. Судя по его поясу, это был сам легат.
— Приветствую! — сказал Фарамунд. — Меня зовут Фарамунд. Я — вождь этого племени. Рекс, конунг, игамон, архонт — называй, как хочешь. Будем этот сброд считать племенем, как у вас говорят, де-факто. Верно? Предлагаю сдать эту крепость без боя. Обещаю пощадить жителей.
Легат поинтересовался:
— Что значит, пощадить?
— Они останутся живы, — сказал Фарамунд почти искренне. Он, в самом деле, не намеревался истреблять всех поголовно. — Конечно, эта груда камней будет развалена. Жителей... кого-то в рабство, кто-то сможет уйти, кто-то останется жить здесь...
Фарамунд видел, как длинная узкая щель между железными шлемами и квадратными щитами слегка увеличилась. Его слушали, его рассматривали.
Легат кивнул:
— Я понял.
— И каков твой ответ? — поинтересовался Фарамунд.
— Мы остаемся с городом, — отрубил легат.
Фарамунд кивнул. Гордый и полный достоинства ответ понравился, но противник есть противник. Лучше всего его просто убить.
— У города нет ног, — предостерег Фарамунд. — А у вас есть.
— Да, но мы обязались его защищать, — ответил легат. — Мы разделим его судьбу.
— А как же насчет ценности жизни? — спросил Фарамунд насмешливо. — Ведь жизнь — самое ценное?
Легат ответил кротко:
— Мы не римляне. Мы только принесли присягу Риму.
Он взмахнул рукой. Фарамунд заставил коня попятиться. Он ожидал града стрел, но римляне — слабые лучники, вместо этого прозвучал отвратительный вопль боевой трубы, мерзкий, словно сдирающий кожу заживо.
Строй второй когорты качнулся, словно волна, медленно потек сквозь линию первой. Фарамунд все заставлял коня пятиться, чувствуя, что это еще не атака. Легионеры разом остановились, пугающе неподвижные, тяжелые, как прибрежные скалы, В тот же миг сдвинулась с места третья, прошла насквозь сквозь ряды первой и второй, остановилась, ощетинившись длинными сариссами и укрытая за плотной стеной щитов.
Дальше все запомнилось Фарамунду, как непрерывная цепь позорного отступления. Его люди откровенно трусили. Никто не устрашился бы выйти на поединок с противником впятеро сильнее себя самого, но шагающий легион казался ожившим горным плато.
Франки отступали, отступали! Иногда кто-то, не выдержав позора, выскакивал вперед и бросался на железную стену. Его успевали поддеть на копья еще в прыжке, поднимали над головами и несли некоторое время, но когда другие, разъяренные видом погибающего в муках родственника, бросались тоже, труп мгновенно сбрасывали на землю, а острия копий смотрели холодно и прицельно навстречу бегущим людям.
Их погубило то, что столько лет, даже десятков лет, легион не покидал городских стен. Хоть и сказалась высокая римская выучка, но их противники менялись, а с ними и воинские хитрости. Римская же манера боя оставалась неизменной вот уже сотни лет. Если не тысячу.
Но вот, наконец, пришли франки. Со своей манерой боя. Со своими уловками, со своим понятием о доблести, славе, чести, героизме.
Когда легат решил, что уже достаточно оттеснил противника, напугал и показал непобедимость римского оружия, пора возвращаться, кто-то из легионеров закричал.
Далеко за их спинами над городом поднялись черные клубы дыма. Видно было, как в распахнутые ворота врываются всадники на тяжелых северных конях. С городских стен падают защитники, а между каменных зубцов замелькали одетые в звериные шкуры похожие на лохматых зверей люди.
— Дикари! — вырвалось у легата из глубины сердца. — Они ворвались в город!
Конь под Фарамундом плясал, его поднимало на дыбы, он могуче ржал и месил воздух копытами. Трижды Фарамунд проскакивал на быстром коне вдоль шагающего легиона, глаза цепко выискивали щель, но не находили.
Он услышал легата, заорал в бешенстве:
— А вы что хотели?
— Вы воюете как дикари! — крикнул легат с презрением, словно плюнул ему в лицо. — Варвары!
Фарамунд задохнулся от ярости. Горячая волна жара ударила в голову. Он прохрипел перехваченным горлом:
— А вы... хотели, чтобы все по-вашему? И воевали так, как удобно вам? Как готовы лучше всего вы?.. Эй, лучники!!! Перебить это... это стадо свиней в железе!
Громыхало рядом повернулся лицом к своим, вскинул руку. Из-за всадников выбежали пешие лучники с длинными тяжелыми луками. У каждого за плечами болтался колчан с сотней стрел. Быстро-быстро натягивали тетивы, воздух грозно загудел, раздираемый сотнями выпущенных стрел.
Легионеры разом присели. Тяжелые стрелы звонко щелкали по щитам, шлемам, втыкались в землю почти по самое оперение. Справа и слева появились пращники. Помня, с кем имеют дело, они с усилием раскручивали и швыряли уже не простые камешки, а огромные булыжники. А иные умельцы быстро-быстро раскручивали пращи, выпускали в цель свинцовые пули. Пущенная умелой рукой, такая пуля пробивает римский шлем, ломает конский череп, проламывает шит.
Трижды лучники пускали рой стрел, а пращники заваливали римский строй камнями, прежде чем там начали колыхаться щиты. То один легионер падал, то другой заваливался на товарищей. Легат поднялся, и привычно скомандовал было отступление к стенам города, но осекся: город уже в руках врага.
Когда их осталось десятка три, уже не римский строй, а разрозненные кучки среди павших, Фарамунд в бешенстве бросил коня вперед. Можно бы добить оставшихся, как перебили весь легион, стрелами да камнями из пращ, но горячее безумие толчками разливалось из сердца по всему телу и скапливалось в руке, а затем собралось в мече. Тот вспыхнул оранжевым огнем, Фарамунд заорал дико, его понесло прямо на выставленные копья.
Отточенные острия вонзились в грудь и бока коня. Он закричал, рухнул, Фарамунд скатился через голову, но вскочил так быстро, что острия копий вонзились в то место на земле, где он только что прокатился.
