Кукла-талисман - Генри Лайон Олди
На съедение господину Сэки, читалось в его выпученных глазах.
Я рванул с места, забыв даже поблагодарить старшину за заботу. Истинный самурай, учил меня отец, бегает с достоинством и величавостью. Он использует только ноги, прижав руки к телу и выпрямив спину. Почему? Потому что истинный самурай — тут лицо отца делалось значительным — даже на бегу ведёт себя пристойным образом. Воплощение суровой сдержанности, он всегда готов выхватить оружие, держась за рукояти плетей. Но если его вдруг увидит господин, самурай должен являть собой пример усердия. Ты понял, позор семьи? Я заверял, что понял. Я даже демонстрировал отцу, насколько я усвоил его науку. Увидь меня отец сейчас, не миновать бездельнику Рэйдену свирепой головомойки. Я бежал как распоследний простолюдин, когда тот спешит на пожар, как вор, удирающий от стража порядка — наклонясь вперёд, размахивая руками, храпя громче, чем загнанный конь, и начисто забыв, что значат достоинство и величавость.
Если это называется «без промедления», значит, у меня есть оправдание.
Клетка с Лазоревым драконом, которую я прихватил из дому, болталась, грозя вырваться из пальцев и улететь в небеса. Полагаю, дракона тошнило.
На задний двор я ворвался, будто ураган. И чуть не врезался в толпу хмурых, перешёптывающихся, озабоченных мужчин, разбросав их в стороны. Это были дознаватели всех рангов; среди них можно было заметить архивариуса Фудо и секретаря Окаду. В первый миг мне показалось, что я нахожусь вовсе не на заднем дворе управы. Память живо нарисовала мне двор усадьбы, расположенной дальше по улице, в глухом углу; двор, ровный как плац для строевых занятий, усыпанный мелким вулканическим гравием…
На том дворе я, дурея от сомнений, выбирал слугу. Ходил среди безликих, задавал вопросы, выслушивал ответы. И наконец выбрал Мигеру, ещё не зная, как тесно нас свяжет судьба — и к чему приведёт мой случайный выбор.
Сравнивать эти дворы, усматривать что-то общее между толпой бесправных каонай и собранием почтенных дознавателей — за одни такие мысли меня следовало бы отправить на остров Девяти Смертей. С другой стороны, если бы мысли приравнивались к преступлению, я бы только и делал сутки напролёт, что вспарывал себе живот, зашивал и снова вспарывал, словно портной-неумеха.
— Грамота! — услышал я истошный вопль.
И снова, глухо как из бочки:
— Гра-мо-та! Гра-мота!
Сослуживцы расступились. Как по коридору, я прошёл к постройке, где содержался монах Нобу. Дверь была заперта, окно плотно забрано ставнями. Стены толстые, да. И всё равно было отлично слышно, как монах кричит мальчишеским голосом, не переставая:
— Гра-мо-та! Грамота о фуккацу! Гра-мота!
— И так всю ночь, — сказал Сэки Осаму. Я и не заметил, когда старший дознаватель подошёл ко мне. — Весь вчерашний день. Всё утро, с рассвета. Короче, всё время с того момента, как вы поместили его сюда.
Господин Сэки сокрушённо вздохнул:
— Я надеялся, что он сорвёт голос, охрипнет. Я зря надеялся. Ваше мнение, Рэйден-сан?
— Падаю ниц, — откликнулся я, — молю о прощении.
Жестом Сэки Осаму остановил меня, не позволяя опуститься на колени.
— В чём вы виноваты? — осведомился он, рассматривая меня с подозрительной задумчивостью. — Если вы просите прощения, значит, есть и вина?
Я развёл руками: в чём-нибудь, да виноват!
Вокруг переговаривались сослуживцы. Предлагали заткнуть монаху рот кляпом. Завязать полосой ткани. Сторонники крайних решений утверждали, что если отрезать человеку язык, он начинает вести себя гораздо тише. Начнёт выть, возражали скептики. Только хуже будет.
— Гра-мо-та! Гра-мота!
— Его кормили? — спросил я. — Поили?
Господин Сэки кивнул.
— По нужде выводили?
— Да.
— Сбежать пытался?
— Нет. Ест, пьёт, выходит, облегчается, возвращается. Даёт себя запереть. Просто орёт не переставая. Грамоту ему, стервецу, подавай! Ещё и требует!
Сейчас старший дознаватель был очень похож на соседа-лавочника, когда Шиджеру вспоминал злобные проказы Иоши. Похож словом и видом, но не одеждой. Несмотря на отсутствие формального повода, Сэки Осаму был одет как для официальной церемонии. Тёмно-зелёное верхнее кимоно из шёлка уруси, с лаковыми нитями и гербами службы; поверх него — чёрная накидка с личными гербами, вышитыми белым шёлком. На голове — чиновничья «воронья» шапка, тоже чёрная, крытая лаком. Вид начальства будил в моём сердце дурные предчувствия. Если господин Сэки собирался на важный приём и задержался в управе только из-за меня, верней, из-за моего буяна-перерожденца, мешающего спокойной работе…
— Рэйден-сан, вы доказали факт совращения? Убийства?
Чувствовалось, что начальство ничего так не желает, как поскорее выписать мелкому — жирному! — паскуднику искомую грамоту. Выписать и выгнать пинками за ворота.
— Каким образом мальчишка погиб? Ему сломали шею? Придушили? Ударили головой о стену?! Набили полный рот тряпья, чтоб не вопил?!
— Утонул в колодце, — объяснил я. — Прошлой зимой.
Глядя на лицо господина Сэки, я получил ясное представление о своём собственном лице в тот миг, когда я узнал о подлинной гибели скандального сына пьянчужки Нацуми.
— Это шутка? — ледяным тоном произнёс Сэки Осаму.
Я развёл руками:
— Разве бы я осмелился? Мальчика зовут Иоши, он упал в колодец год назад.
Некоторое время старший дознаватель молчал.
— Разойтись! — вдруг скомандовал он, перекрыв и гомон сослуживцев, и вопли монаха. — Все по рабочим местам! Перерожденца не видели, что ли? Не слышали? Живо исполнять!
Двор опустел. Даже архивариус с секретарём решили не искушать судьбу. У дверей, за которыми бесновался Иоши, мучая новое тело криками и бессонницей, остался только стражник — и то лишь потому, что не имел права оставить пост.
— Гра-мо-та! Грамота о фуккацу!
— Значит, Дракон-и-Карп? — пробормотал господин Сэки. Ответа он не ждал. — А ведь казалось, это дело — проще некуда… Вы, Рэйден-сан, человек исключительной удачи. Что говорит настоятель Иссэн?
— Мы разбираемся, Сэки-сан. Трудимся, не покладая рук. Из управы я собирался идти на встречу с настоятелем.
— В храм?
— Нет, он заночевал в городе, у знакомых. Мы назначили встречу в лапшичной, а дальше — по обстоятельствам.
— А это что?
Он смотрел на клетку с Лазоревым драконом.
— Обстоятельство, — объяснил я.
— Это же амулет! Амулет из Киёмидзу-дэра.
Вот кто знаток, изумился я. С первого взгляда определил.
— Это амулет, Сэки-сан. И в то же время это обстоятельство.
— Если я велю вам объясниться, это затянется?
Я вздохнул, стараясь в точности воспроизвести недавний вздох начальства.
— Гра-мо-та! — подтвердил из-за дверей перерожденец. — Хочу грамоту!
— Завтра, — смилостивился господин Сэки. — Завтра ко мне с докладом. С самым подробным докладом, какой только существует на свете. И со всеми этими вашими…
Он брезгливо поджал губы:
— С обстоятельствами!
Я мысленно поблагодарил лазоревого благодетеля, тихонько сидящего в клетке. Вот ведь удача! Не соврал торговец: мудрость и величие, доброта и щедрость, богатство и счастье.
