Кукла-талисман - Генри Лайон Олди
— Неслыханная дерзость! — уроки Сэки Осаму пошли мне на пользу. — Немыслимая глупость! Этот случай находится в нашей компетенции!
Я тоже возвысил голос. Сын?! На отца?! Нет, дознаватель Карпа-и-Дракона (Дракона-и-Карпа!) на упрямца-свидетеля. Мы ещё посмотрим, кто кого переупрямит!
— Я — старшина караула!
— Тоже мне новость!
— Патрулирование ночных улиц — наша компетенция!
— А случаи фуккацу — наша! Если есть подозрение на фуккацу, стража должна отступить и доложить, кому следует!
— Вот-вот! Доложить!
— И не сразу доложить, а выждать три дня!
— Зачем?
— Чтобы перерожденец получил возможность самостоятельно явиться с докладом!
Я бросал ему спасительную верёвку. Он отказывался схватиться.
— Нарушение общественного порядка! — рвал глотку отец. — Обязаны пресечь и разобраться! А не бежать с позором!
— Вы не могли знать, что происходит в доме!
— Тем более! Должны были выяснить!
Мы оба уже стояли. Да, стояли на коленях, согнувшись в три погибели, и орали друг другу в лицо, брызжа слюной:
— Очень хорошо, что не выяснили!
— Я был обязан…
— Сделали бы только хуже!
— …доложить господину Хасимото! Сознаться в трусости!
Вот оно, главное. Стыд? Долг? Если бы только они! В своё время, доложив в службу Карпа-и-Дракона о случае фуккацу в собственной семье, я готов был вспороть себе живот. Как ни крути, выходило предательство: не донести — предать долг самурая, донести — предать родню. Я выбрал долг, отец меня понял. Должность он в итоге сохранил: старший дознаватель Сэки Осаму закрыл глаза на мелкое нарушение.
Думаете, отец тогда не видел, что со мной творится? Как я места себе не нахожу? На нож поглядываю? Всё видел, всё понимал. Лучше, чем я сам.
И вот — снова.
Отцовское заявление ставило меня перед мучительным выбором. Сообщить начальнику городской стражи о проступке Торюмона Хидео? Промолчать? Прикрыть отца и нарушить свой долг? Исполнить долг и обречь отца на наказание? Хуже того, на публичный позор, после которого многие решаются на самоубийство?
Помня, что я выбрал в прошлый раз, отец решил больше не подвергать меня подобному испытанию. Взял выбор на себя, защитил сына. Вот только я уже не тот зелёный юнец, что явился с докладом в управу Карпа-и-Дракона. Скажете, два года — пустяки? А два года службы, когда каждый день пляшешь в обнимку с жизнью и смертью? И добро бы только с чужой…
— Замолчите, Хидео-сан. Я сам доложу вашему начальству.
— Это мой долг!
— Вам напомнить должностные предписания, старшина? «Полиция и городская стража обязаны оказывать всяческую помощь и содействие службе Карпа-и-Дракона, — я цитировал по памяти. — В случае пренебрежения этой священной обязанностью…»
— Я оказал вам полное содействие, господин дознаватель! Сделал заявление и теперь готов…
— Готовы содействовать далее?
— Да!
— Отлично! Завтра с утра вы поступаете в моё распоряжение. Проведёте меня к дому, о котором рассказали.
— Слушаюсь, Рэйден-сан! Но после этого…
— После этого я лично составлю наиподробнейший письменный отчёт. В него войдут ваши показания, заверенные вами собственноручно…
— Да! Я готов! А после этого…
В нашей семье все упрямые, как ослы. Ну, кроме меня.
— После этого я пойду к господину Хасимото…
— Вместе! Пойдём!
— …и я без утайки расскажу ему чистую правду!
— Да! Правду!
— …как ваша рассудительность помогла…
— Трусость! Моя трусость, а не рассудительность!
Сын против отца. Долг против долга. Правда против правды. Чья сильнее? Проступок против заслуги. Законы и уложения — против уложений и законов. Отец старше. Он мой отец. Мой ранг выше. Городская стража должна содействовать Карпу-и-Дракону, а не наоборот.
— Рэйден-сан, вы лишаете меня возможности…
— Я лишаю вас возможности совершить глупость!
— Глупость?!!
Рёв отца услышали, наверное, на другом конце города. Забывшись, он в ярости взмахнул рукой — и на нас рухнуло небо. Тяжёлое, плотное.
Матерчатое.
Взмах снёс опорный шест. Палатка упала.
— Жаровня!
Если ткань коснётся углей — пожара не миновать.
— Тащу!
— Держу полог!
Спиной и руками, раскинутыми на манер крыльев, отец приподнял верх палатки. Это дало мне возможность ужом скользнуть к жаровне — и, обжигая пальцы, выползти с нею наружу. Отбросить подальше, на перепаханную строителями землю двора…
Потом отец лил мне на руки ледяную воду из колодца. К счастью, я схватил «черепаху» за бронзовые лапы, а не за раскалённое брюхо. Могло быть и хуже.
Потом мы восстанавливали палатку.
— При всём уважении, ото-сан, — к опасной теме я рискнул вернуться, когда мы заново крепили ткань на опорах, — вы далеки от понимания дел, связанных с фуккацу. Особенно таких сложных, как это.
Отец громко засопел. Отвёл взгляд, промолчал.
— Вы — важный свидетель. Нет сомнений, что вы ещё не раз понадобитесь мне в качестве свидетеля — даже после осмотра места происшествия. Не просто разовое содействие. Дальнейшее содействие, в любое время дня и ночи. Понимаете?
Он с неохотой кивнул.
— Если вас отстранят от службы или того хуже, арестуют… Как я тогда получу ваше содействие по первому требованию? Интересы службы пострадают.
Арестуют — это вряд ли. Впрочем, всякое случается.
— Поэтому я настаиваю: говорить с начальником городской стражи буду я. С глазу на глаз, без вашего присутствия. В интересах дела. Обещаю не утаивать тот факт, что вы покинули место происшествия.
Отец со свистом втянул воздух сквозь зубы.
— Также я не утаю, как ваше исключительно благоразумное поведение помогло дознанию. Готов поспорить, что ваша скромность, ото-сан, не позволила бы вам упомянуть об этом замечательном факте. Вам всё ясно?
Долгая пауза.
— Да, — выдавил отец.
— Тогда предлагаю ложиться спать. Завтра у нас трудный день.
Засыпая, я думал о том, что был груб с отцом. Непростительно груб; очень даже простительно. Вот и отец простил, более того, искренне благодарен мне за эту грубость. Напор, приказной тон, демонстрация превосходства в ранге, требование подчиниться, несмотря на добродетель сыновней почтительности… Пользуясь насилием, как лекарь пользуется острым ножом и горьким снадобьем, я вынудил отца принять мои условия. Тем самым я позволил ему сохранить лицо, не рискуя в то же время взысканием по службе.
Во сне ко мне явился господин Сэки. «Неслыханная проницательность! — хвалил он меня. — Немыслимая мудрость! Не будь ваш достойный отец жив, я бы взял вас, Рэйден-сан, в приёмные сыновья…»
3
«Гра-мо-та! Гра-мота!»
Стражники, дежурившие с утра у ворот в нашу управу, ощутимо нервничали. Переминались с ноги на ногу, глядели мимо меня. Должно быть, дозорные на пожарной вышке беспокоятся меньше, завидев огонь в центре квартала.
— Господин Рэйден! — решился один, по всей видимости, старшина. — Господин Сэки велел вам без промедления явиться на задний двор. Прошу прощения, он так и сказал:
