Роланд Грин - Волшебный туман
Между тем ветер пустыни стал холоднее, и его свист и пение в скалах вызывали дрожь у людей.
— Словно сам ветер знает, что этого места надо избегать, — сказал Фарад.
— Ха, — бросил Конан. — А я-то думал, что ты почувствуешь себя впервые как дома, с тех пор как мы…
— Бежали из Афгулистана? — закончил за него Фарад. Он обнажил зубы в усмешке, но в его глазах не проглядывало никакого веселья. Затем он покачал головой. — Что может таиться в горах моей родины, я знаю..
— Разбойники, овцы и вши, — бойко перечислила Бетина. Фарад молча воззрился на нее, а затем рассмеялся так громко, что смеху его вторило эхо.
— Вы не так уж и ошиблись, госпожа, — сказал Фарад. — Но даже вши — ну, не скажу друзья, но по крайней мере знакомые. А в этих горах все нам чужое. Вид у скал такой, словно с любым незнакомцем они обращаются как с врагом.
Подняв взгляд на высящиеся перед ними серые стены и прислушиваясь к завыванию ветра, Конан понял, что согласен с Фарадом.
* * *На следующее утро, остановившись на привал, они нашли остатки лагеря… Отправившись вместе с Фарадом поохотиться, Конан первым увидел несколько пятен сажи в середине круга утоптанной земли.
Пока Фарад караулил, киммериец присел на корточки рядом с одним кострищем, изучая его. Он просеял песок между пальцами, понюхал пепел и наконец, поднялся.
— Ты напоминаешь мне гончего пса, вынюхивающего след, — заметил Фарад.
— Да, наверное, похоже, — ответил киммериец. — Теперь давай-ка отыщем их яму для мусора. Ручаюсь, в этом лагере останавливалось, по меньшей мере, человек сорок. Что-нибудь оставленное ими в яме должно побольше рассказать нам о том, кто они такие.
— Если только мы сможем отыскать ее и выкопать отбросы, — уточнил Фарад.
— О, отыскать-то ее мы, думается, сможем. Что же насчет того, чтобы раскопать ее, то я сделаю это сам, если не найдется никакого другого способа.
— Я могу избавить тебя от этого, киммериец.
По воле случая приказ Хезаля избавил от этой грязней работы и Конана, и Фарада. Группу Зеленых плащей живо отправили потрудиться ножами, руками и случайно оказавшейся у одного из всадников лопатой. (Кавалерия не любила строить полевые укрепление или возить с собой инструменты.) Выкопанный мусор поведал Хезалю и Конану то, о чем они и так догадывались.
— Четыре сотни разбойников — те, кого кочевники называют шатунами, — определил Хезаль. — Обычно это народ отчаянный, злобный.
— Тогда кто же оставил вот это? — протянул Конан почерневший металлический квадратик.
— Какой-то воин с юга оставил заколку от плаща, — предположил Хезаль. — Воистину хорайянский капитан или, по крайней мере, человек высокого звания. Насколько я могу судить, там, под сажей, серебро с изображением короля.
— Ты уверен, что у тебя никогда не возникало искушения перейти на службу к Мишраку? — поддразнил туранца Конан. — У тебя хороший нюх для работы в Разведке.
— А также чувствительная совесть, — возразил Хезаль. — Он понизил голос. — Тем более с тех пор, как власть наследовал Ездигерд… и, ручаюсь, не у меня одного.
Конан ничуть не сомневался в этом. В Туране честных людей было ничуть не меньше, чем везде, и даже больше, чем в некоторых странах, где киммерийцу доводилось бывать. Но, покуда обещанная Ездигердом империя ослепляла туранцев блеском славы и наполняла их кошельки золотом, многие могли оказаться менее честными, чем были бы при другом правителе.
Туран мог выгадать от того, что киммериец отправился вместе с Хезалем, но Конан собирался закончить совместное путешествие далеко от Турана и с драгоценными камешками на поясе. Он по-прежнему собирался отправиться в Коф.
— Нам лучше выставить хорошую охрану, — сказал Хезаль. — Сорок шатунов с опытным капитаном во главе могут-таки причинить некоторые неприятности, если застигнут нас врасплох.
— Возможно, — кивнул Конан. — Но мы можем причинить им больше, если сами застигнем их врасплох.
Хезаль нахмурился, а Конан расхохотался:
— Вы, туранцы, по-прежнему мыслите как степные всадники. Вам никогда нельзя отправляться на войну, не прихватив с собой одного или нескольких горцев, чтобы те указывали вам, что делать, когда местность не ровная, а пересеченная.
Хезаль устало посмотрел на киммерийца:
— Отлично, друг мой. Ты говори, а я послушаю. Но, клянусь всеми богами, за каждое неразумное слово, сказанное тобой, я возьму по камню из того мешочка, прежде чем вернуть его тебе. Заговори меня, пока не оглохну, и поедешь в Коф с пустым кошельком.
— Лучше с пустым кошельком, чем без головы, — парировал Конан и, достав кинжал, принялся чертить острием линии на песке.
* * *Конан осторожно переместил свой вес так, чтобы сдвинутый с места камень не откатился достаточно далеко. В пустынной ночи все замерло, ветер спал, как и весь мир.
Или, скорее, как должен был спать весь мир, по мнению разбойников.
Предложенная Конаном ловушка была простой. Основной отряд туранцев остановится на привал в тени скал, выбрав такое место, где никто не сможет ударить сверху, если только не прилетит верхом на орлах.
Караулить лагерь они будут шумно и расхлябанно, словно считают себя в полной безопасности, как у себя дома. Пусть разбойники увидят легкую добычу.
Когда стемнеет, начнется пир, хотя Хезаль поклялся, что кастрирует всякого, кто на самом деле выпьет хоть каплю вина. А тем временем отряды воинов, отобранных за сноровку в обращении с оружием и остроту ночного зрения, незаметно расползутся в разные стороны по трем азимутам, охватывающим все подходы к основной группе.
Всякий, кому вздумается убивать и грабить ничего не подозревающих и не способных сопротивляться воинов, столкнется с неожиданным сюрпризом.
Плеча Конана коснулась тонкая рука. Он не шелохнулся, но сердце у него в груди так и екнуло. Наверно, мысль о смерти была дурным предзнаменованием.
Однако он не нанес удара, потому что в следующий миг та же ручка коснулась его губ. Он почувствовал у себя на губах тонкие, но сильные пальцы и учуял запах женщины и самых слабых духов.
Глаза Конана уже привыкли к темноте, и он без труда узнал Бетину. Трудно ему было понять, зачем она находится здесь, в засаде. Но он не мог спросить ее об этом сейчас, когда самый тихий шепот мог предупредить затаившихся врагов.
Девушка решила этот вопрос за них обоих, скользнув в объятия киммерийца. Ее головка легла на могучее плечо воина, а губы оказались у самого его уха. Ощущать эти губы было более чем приятно, особенно их тихое трепетание, пока девушка объясняла киммерийцу причину своего неожиданного появления.
— Эти воины относятся к своей роли слишком серьезно. Они только и знают, что петь одну похабную песню за другой.
