Юрий Никитин - Фарамунд
Дорога привела к вратам, две башни по бокам, створки ворот распахнуты широко. Фарамунд покрутил головой, отыскивая стражей, Громыхало пихнул в бок:
— Они в башнях. Наблюдают.
Стараясь не привлекать внимания, они прошли в город, и тут Фарамунда тряхнуло снова. Подошвы ступали по ровным каменным плитам. Вся площадь покрыта твердыми широкими плитами, дома — тоже из камня! — вырастают прямо из этого серого гранита. А дома в два этажа и в три, а в самом центре возвышается огромный дом в четыре этажа, окна широкие, крупные, без ставен, так что днем в комнатах светло, а в безоблачную ночь можно увидеть звезды.
На миг в сердце кольнула острая зависть, ибо сразу представил себе Лютецию не в деревянном доме, который вдруг начал казаться вовсе не... самым лучшим, а вот в этом большом каменном! Там на самом верхнем этаже даже широкий выступ, видно кресло: кто-то иногда сидит, посматривает сверху на город, а если позволяет погода, видит далекие закаты и восходы солнца!
— Куда пойдем? — бухнул в его мысли, как камень в воду, тяжелый голос Громыхало. — Лучше на базар...
Фарамунд поморщился, очарование улетучивалось, он здесь, а не рядом с Лютецией смотрит с высоты на мир.
Спросил зло:
— Что мы там потеряли?
— Да все идут на базар.
— Не все...
Он жадно всматривался в лица встречных. Римлян от франков отличал сразу: несмотря на одинаковое солнце, римляне холенее, медлительнее, спокойнее. Франков выделял не только по огромному росту, но и по резким движениям, быстрым поворотам головы, цепким и дерзким взглядам. В них кипела жизнь, они готовы тратить ее даже на постоянные и бесцельные драки друг с другом, в то время как римляне уважительно раскланиваются со всеми, хотя он видел брезгливые гримасы, недовольство в глазах.
Римляне держались степенно и величаво. Даже дети не резвятся, а как маленькие старички, гуляют спокойно, либо сидят рядышком на чистой скамейке, сами чистенькие и ухоженные, в нарядных кукольных одеждах. Если и хохочут, то тоже правильно: красиво и мелодично, никакого визга...
Этот городок, думал он напряженно, и от этой мысли волосы поднимались дыбом, находится в Галлии, на земле галлов, которую сейчас затопили племена франков. Островок во враждебном море! И все же здесь богатство и роскошь римлян бросаются в глаза... А что же тогда, что в самом Риме? Какие же горы злата там? Какие статуи возвышаются над самым главным из всех городов мира?
Нарядные горожане разгуливали парами и группками, беседовали. На Фарамунда и Громыхало поглядывали с благожелательным любопытством, как на огромных диких зверей.
Так вот почему их не побили, не захватили их город, не сожгли! Римляне не враждебны! Может быть, когда-то, когда явились впервые, они и шли с огнем и мечом, но сейчас на всех смотрят, как на младшую родню. Бедную родню, неразвитую, ничего не умеющую, но все же не враждебную. А франки в ответ... на то и франки, тоже не бросаются оскорблено бить и крушить все подряд. В этом сила нынешних римлян. Они умнее, они многое повидали, многое знают... неизмеримо больше знают! И они готовы этим щедро делиться.
Да только надо ли мне, чтобы со мной делились, мелькнуло в голове злое. Почему я должен оримляниваться? Почему должен становиться таким же кругленьким и сытеньким?
На городской площади под одобрительные выкрики двое римлян... или, скорее, федератов, раздели толстую молодую женщину, показывали, что можно с нею проделывать по-сарацински, по-египетски, а вот как пользуют женщин тупые лангобарды...
Народ ржал, женщина хохотала, ее молодое белое тело бесстыдно колыхалось. К двум легионерам пытался пристроиться горожанин в богатой одежде, не получалось, тогда он, распаленный, сорвал с пояса кошель и торопливо достал горсть монет.
Фарамунд не стал досматривать, прошел вдоль каменных домов. Ноги и здесь ступали по широким плитам. Голова кружилась от недоумения: даже площадь, простую городскую площадь замостили камнями! Да не просто замостили, а обтесали, выровняли, подогнали — лезвие ножа не просунуть между плитами. Ходишь, как по дворцу! А что же у них в домах?
Сзади раздались крики. Он оглянулся, инстинктивно шаря по поясу, где в ладонь должна скользнуть рукоять меча. Пальцы ощутили пустоту, но на площади, где прилюдно развлекались с женщиной, на огромную бочку взобрался и встал в красивую позу, тучный человек в тоге. Ему орали, хлопали в ладоши, кто-то швырнул цветы.
Громыхало тянул дальше, ему жаждалось на базар, но Фарамунд придержал, заинтересовавшись. А человек поворачивался перед толпой, воздевал руки, потрясал ими, ему кричали восторженно, он поклонился с достоинством и, откинув гордо голову, прокричал:
— Квириты!.. Достойные граждане великой империи римлян! Доколе будем терпеть засилье варваров?.. Они же недочеловеки!.. Наш префект идет у них на поводу, стесняет наши свободы!.. Права человека ущемлены! Он посмел запретить храмовую проституцию, так как это оскорбляет чувства варваров... но что нам варвары?.. Мы вольны совокупляться как в храме, так и на улицах!.. Как с женщинами, так и с животными, ибо все мы — дети великого Зевса! Он сам в виде быка покрыл Непеду, в облике жеребца — Шедулу, а лебедем — Леду!..
Народ на улице заорал одобрительно:
— Верно! Верно говоришь!
— Правильно!
— Вернуть права человека!
— Вернуть права граждан!
— Да погибнет мир, но пусть свершится справедливость!
Оратор перевел дух, закричал громко и пронзительно, ибо подходили еще заинтересовавшиеся, надо докричаться до всех:
— Все, что естественно, не позорно!.. А наш префект в угоду варварам пытается... да-да пытается!.. Честь — это выдумка варваров!.. Самое ценное у человека — его жизнь, только цивилизованные народы знают ее высшую цену!.. А для спасения жизни ничего не жалко отдать или потерять. Пусть префект сам берет оружие и защищает врата крепости!.. Для цивилизованного римлянина нет такого понятия, как трусость. Трус... он остается жить! Потом он приходит к жене погибшего героя, тащит ее в постель, пользует ее и ее детей, их коз и собаку!.. Это для тупых варваров он трус, а мы, просвещенный и мудрый народ, называем его правильно: благоразумным, мудрым, впередглядящим!.. Так не будем же уподобляться варварам, как хочет префект!.. Если варвары придут, то пусть берут крепость. Лучше жить на коленях, чем умереть стоя!
Фарамунд ощутил странное головокружение. В груди нарастало смятение. Оратор говорит отвратительные вещи, но говорит... правильно. В войнах всегда гибнут лучшие, а трусы... трусы обычно выживают. И хотя их изгоняют свои же сородичи, но все же трус остается жить, он ходит по земле, ест жареное мясо, ласкает женщин, ему светит солнце, поют птицы...
