Ковен отверженных - Айви Эшер
Я наклоняюсь к Райкеру, отзываясь на его боль, которая слышится в каждом слове. Знаю, каково это – рассказывать о подобных вещах так, будто это нечто обыденное, потому что для тебя самого оно уже и стало почти что обыденным, и все-таки знать, что это неправильно, и чувствовать боль, которая никогда никуда не исчезнет.
– Мне было семь, когда старейшины лишили моего отца родительского права. А с Ноксом мы дружили еще в школе, но из-за проблем у меня дома мы никогда не общались вне уроков. Но когда мне понадобилось место, куда бы я мог пойти, они вступились и попросили, чтобы им разрешили оформить опекунство. С тех пор я и живу с ними. Риз – моя мама, а они – все мои отцы, во всех отношениях, кроме биологического.
– Ты видишься с тем своим отцом? – нерешительно спрашиваю я.
Глаза Райкера на долю секунды отрываются от моих, и когда он снова поднимает взгляд, я замечаю боль в глубинах синевы.
– Он покончил с собой через несколько недель после того, как лишился меня.
Я вскакиваю со стула быстрее, чем успеваю это осознать. Залезаю к нему на колени, и он притягивает меня к себе.
– Мне очень жаль… – шепчу ему, стараясь передать в этих словах все способы, которыми я хотела бы избавить его от боли.
Райкер чуть улыбается той измученной улыбкой, которая появляется, когда невозможно ничего сказать или сделать, чтобы изменить дерьмо, случившееся в твоей жизни, и потому решаешь отмахнуться от всего этого и запрятать боль в глубине себя. Мне знакома эта улыбка. Я улыбаюсь так каждый раз, когда говорю о Бет или Лайкен… а теперь и о Талоне. Эта улыбка позволяет другим увидеть твои внутренние шрамы. И меня убивает видеть ее у него.
Откидываю с лица Райкера светлые волосы длиной почти до плеч. Провожу пальцами по мягким прядям и жалею, что не могу сказать ничего, что помогло бы ему почувствовать себя лучше, потому что знаю: словам не под силу сгладить борозды, которые оставляет нам жизнь. Я подаюсь вперед и накрываю его губы. Нежным и вдумчивым поцелуем я пытаюсь передать ему, насколько невероятным его вижу и что он заслужил от этой жизни гораздо лучшего. Этого недостаточно, но это все, что я могу дать; все, что я могу ему показать – что я буду заботиться о его сердце и душе и дорожить им так, как он всегда был достоин.
Руки Райкера проводят по моей спине, обхватывая меня и не давая отодвинуться слишком далеко, когда я отрываю свои губы от его. Он снова улыбается, и эта улыбка излучает радость и благодарность. Я клянусь себе, что каждый раз, когда та измученная улыбка будет возвращаться, я буду делать все, что в моих силах, чтобы на ее место пришла вот эта.
Нокс прочищает горло, и я оглядываюсь на него, вдруг понимая, что в какой-то момент времени у нас с Райкером появились зрители. Риз прижимается к папе номер три, и вся семья смотрит на меня и улыбается, хотя мне и не удается понять, как именно. Мои губы растягиваются в неловкой ухмылке, и я странно машу им, не зная, что еще сделать. Райкер усмехается, и мне на помощь приходит Нокс.
– Эмм, может, нам что-нибудь сыграть или типа того? – спрашивает он с моим любимым дерзким блеском в глазах.
Должно быть, его слова обладают каким-то волшебным эффектом, потому что все вдруг отрываются от нас с Райкером. Скайлар – вторая женщина-кастер, что несла в руках пироги, и партнерша Кейса – начинает хлопать в ладоши и умоляет Нокса и Райкера сыграть «Photograph». Она подходит ко мне и берет за руку, уводя от ребят и усаживая на стул рядом с собой.
– Ты уже видела, как они вместе играют? – спрашивает она с заразительным восторгом.
– Нет, но мне рассказывали, что они оба просто потрясающие.
– Словно Эд Ширан [16] устраивает тебе личный концерт. Не терпится увидеть, какое у тебя будет лицо, когда ты услышишь Нокса и всех остальных. Моя любимая часть семейных посиделок!
Скайлар очаровательно пищит от восторга и крепко сжимает меня за руку. Я смеюсь, замечая, как она подпрыгивает на стуле. Риз подходит к нам и занимает место по другую сторону от меня.
Из дома выходит Кир и протягивает Райкеру акустическую гитару, после чего садится на белый деревянный ящик рядом с Ноксом. Райкер достает из-под струн медиатор и проигрывает аккорд, после чего настраивает свой инструмент. Добившись нужного звука, он кивает Ноксу и начинает играть.
Я не узнаю песню до тех пор, пока с уст Нокса не срывается первая строчка текста. Мой рот широко открывается: настолько меня ошеломляет невероятный голос Нокса. Скайлар хихикает, и я чувствую на себе ее взгляд, но не могу отвести собственного от Нокса и Райкера. Райкер играет так, будто был рожден для этого, а мягкий, шелковый, с легкой хрипотцой голос Нокса пробирает до самой души. Он великолепен.
Каждый из них идеально дополняет талант другого. И когда я уже думаю, что лучше быть не может, Кир начинает барабанить по ящику, на котором сидит, выводя песню на совершенно новый уровень. Голос Нокса становится громче, и к пению присоединяется Кейс. Его более низкий тембр идеально гармонирует с тембром Нокса, и по моей коже бегут мурашки.
Они вместе поют и вместе играют, и я прекрасно понимаю Скайлар: теперь это и моя любимая часть семейного вечера. Песня заканчивается, и она выжидающе смотрит на меня.
– Великолепно, правда?
– Преуменьшение века. Теперь я определенно брошу Ноксу свои трусы, – бормочу я, и она разражается хохотом.
Риз усмехается, и я вдруг с ужасом осознаю, что их мама сидит рядом со мной и слышала то, что я только что сказала. Я робко смотрю на нее, и она усмехается еще громче. Я спорю сама с собой, стоит ли мне объяснять, что я имела в виду, но решаю, что это все-таки не самое лучшее решение – обсуждать способность Нокса лишать людей нижнего белья с его матерью. Но она неожиданно похлопывает меня по ноге и окидывает нежным взглядом, давая понять, что я в безопасности.
Скайлар проводит пальцем по рунам у меня на руке и слегка подается ко мне.
– Ну так что, ребята, вы расскажете, что значат вот эти штучки и почему они у вас одинаковые, или мы так и продолжим притворяться, что не замечаем их?
От этих слов меня охватывает тревога.
Я поворачиваюсь к ней, не
