Ковен отверженных - Айви Эшер
Он по очереди обнимает Райкера и Нокса и восклицает: «Держитесь за нее, мальчики!»
Его слова на время сбивают меня с толку, и я снова задаюсь вопросом, почему из всех парней здесь, помимо Нокса, только Райкер: Нокс ведь говорил, что это семейное мероприятие? Очередной отец со смешком делает шаг вперед, вытирая с золотисто-карих глаз проступившие от смеха слезы. Его радужки просто потрясающего цвета расплавленного металла – таких оттенков один на миллион. Он – это точная копия того дерзкого блеска, который я уловила во взгляде Нокса в первый же день нашего знакомства.
Готова поспорить на что угодно, что именно этот человек – биологический отец Нокса, хотя у меня складывается впечатление, что в этом ковене все мужчины считают себя отцами вне зависимости от генетического родства.
– Я – Трейс, – говорит отец номер пять, обнимая меня. – А это два других наших сына. Кейс – самый старший; после него идут Кир, Райкер и Нокс, – объясняет он.
Мы обмениваемся приветствиями и машем друг другу. Я стараюсь не выпадать из реальности и не слишком задумываться о том, что Нокс и Райкер на самом деле братья, о чем я даже не подозревала. Кейс – чуть более худая версия Нокса с чуть более светлым оттенком кожи и рыжевато-бронзовым оттенком волос. У Кира кожа темнее, прямо как у отца номер один, Блейка, но при этом чертами лица и костной структурой он походит на индейца Мерлина.
Запихиваю все свои злободневные вопросы куда подальше, не желая демонстрировать этой семье, как мало я знаю об их сыновьях. Особенно учитывая то, что мы планируем сбросить на них бомбу про Стражей и вечные метки. Если я дам им понять, как мало я обо всем знаю, в том числе и о себе самой, это будет не самым обнадеживающим решением.
Закончив с официальными представлениями, меня подводят к длинным столам, заставленным едой, и при виде закусок, приготовленных на гриле, у меня сразу повышается слюноотделение. Я начинаю накладывать еду на тарелку, уже планируя, что из этого положу в следующий раз, когда вдруг замечаю двух женщин, спускающихся по ступенькам террасы с пирогами в руках. Не знаю, кем является одна из них, но во второй моментально узнаю маму Нокса.
Ее взгляд падает на меня, и если глаза Нокса темно-серые, цвета туч, то у его матери они серо-карие, как природа при внезапном наводнении. У них одинакового оттенка кожа, цвета песка, поцелованного водой, и я сразу понимаю, что ее лучше не злить.
Лицо женщины смягчается, когда она замечает меня, и я отставляю тарелку и отхожу, чтобы поприветствовать ее. Не теряя ни секунды, она передает пироги одному из своих партнеров и в следующую же секунду крепко обнимает меня. Мама Нокса не говорит ни слова, и все же я чувствую в этом объятии радушие, беспокойство и надежду. Я не бегу от этого контакта. Наоборот: еще крепче сжимаю ее в надежде, что ей передадутся мои заверения и готовность стать для ее мальчиков всем, чего они заслуживают. Понятия не имею, как может объятие передавать все то, что оно сейчас передает, но она тепло кивает мне и отстраняется, и я понимаю, что мы испытали одно и то же – что мы друг друга поняли.
– Меня зовут Риз, но думаю, будет лучше, если ты будешь называть меня просто мамой.
Риз несильно сжимает мои плечи, а затем притягивает Нокса в свои объятия, после чего повторяет то же самое с Райкером. Оба получают по поцелую в щеку, и она отходит, забирая пироги из рук отца номера три. Затем начинается толкучка вокруг еды, и тяжелый груз непринятия, все это время сидевший в моем сердце, исчезает, словно незваный гость.
Глава 21
Я наблюдаю за тем, как огонь пожирает очередные подкинутые в костер бревна. Древесина обугливается и чернеет, когда огонь безжалостно поглощает ее, забирая все, что у нее есть, и неважно, хочет она этого или нет. Родня Нокса и Райкера смеется и шутит, и все едят, сидя под усыпанным звездами небом и наслаждаясь близостью к костру, а ночной воздух полнится звуками веселья.
Откидываюсь на спинку раскладного стула в попытке найти в своем желудке место для четвертого куска персикового пирога.
– Как ты там, Пищалочка? – спрашивает Райкер, убирая начинку с уголка моего рта. Он подносит руку к своим губам, и я завороженно наблюдаю, как он слизывает капельку этого персикового великолепия со своего большого пальца. Твою мать, это было горячо! Рассеянно запихиваю в рот очередной кусок аппетитного лакомства со слоеной маслянистой корочкой и глазированными персиками в сахаре и пряностях, одаривая Райкера мечтательной улыбкой фанатеющего по пирогам человека. Он смеется, и такой же рокот раздается со стороны сидящего по другую руку от меня Нокса.
– Кажется, она захмелела от счастья, – что скажешь, Нокс?
Нокс наклоняет голову, рассматривая меня со всех сторон и делая вид, что глубоко задумался над вопросом.
– Ага, она точно захмелела от счастья, что съела этот пирог. Я бы даже сказал, что кое-кто прямо серьезно навеселе.
Я смеюсь и пихаю обоих локтями, засовывая остатки пирога в свой ненасытный рот. Одобрительно мычу и задумываюсь о том, достаточно ли я близка с их семьей, чтобы расстегнуть штаны и явить свой полный еды живот во всей красе.
– Неудивительно, что вы тут такие мощные: с такой едой надо целый день пахать в зале, чтобы сжечь все калории, полученные за один прием.
Райкер и Нокс усмехаются, а я вытягиваю ноги, устраиваясь в кресле как можно удобнее. Оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, что никто не обращает на нас внимания, и задаю вопрос, который мучил меня с момента знакомства с этой семьей.
– Э… не судите меня строго, но как так получилось, что меня обошла информация о том, что вы братья? – спрашиваю я, снижая громкость своего голоса практически до шепота.
Райкер мило улыбается, покачивая головой.
– Мы не родственники. Мы братья по духу и обстоятельствам, но не по крови.
Они с Ноксом соприкасаются кулачками, и я в замешательстве морщу брови. Райкер притягивает меня к себе и нежно целует в нахмуренный лоб.
– Когда мне было четыре года, моя мама и один из отцов погибли в результате несчастного случая; она была беременна, – начинает он. – Два других моих отца тяжело это восприняли. Один уехал из Утешения по неизвестным мне причинам, а единственный оставшийся родитель просто не знал, что со мной делать. Он по-своему пытался, но потерял слишком многое
