Джеральд Старк - Конан и честь империи
Еще Диса увидела себя – откуда-то снизу, как если бы она чудесным образом уменьшилась ростом до размеров собаки, всегда пребывающей на уровне человеческого колена. В этом видении мечущиеся вокруг нее фигуры не имели отчетливых выражений лиц, зато приобрели смутные мерцающие ореолы: тревожный красноватый, ярко-зеленый, прохладно-голубой и ее собственный – глубокого пурпурно-фиолетового цвета, совершенно не вяжущийся с бледным пятном лица и двумя темными провалами глаз в обрамлении черных прядей. Ее звали, голос брата с отчаянной настойчивостью повторял ее имя, и, уже почти вернувшись обратно, в привычный мир, девочка сообразила – она умудрилась взглянуть вокруг глазами крутившегося рядом волчонка. Вот, оказывается, какими звери видят людей… Но почему Гвен так беспокоится за нее?
– Я же говорю – она просто струсила и шлепнулась в обморок, – немедля заявил Лаэг, переживавший больше всех, стоило сестренке пошевелиться и разумно оглядеться. – Чего, спрашивается, тут бояться? Оборотни сидят за решеткой и в жизни оттуда не выберутся, правда?
– Мы должны сообщить об этом происшествии вашим родителям, – убежденно заявил Темвик Магнуссон, поднимая девочку со ступенек и устраивая ее на своем плече.
– Только не это! – взвыл мальчик. – Не надо! Тогда не видать нам ни Ярмарки, ничего – нас заставят безвылазно сидеть в замке или, чего доброго, отошлют домой! Не говорите им, а? Ведь с Дис не случилось ничего скверного!
– Ренисенб? – управляющий вопросительно глянул на магичку, словно право решать принадлежало ей. Женщина в задумчивости пощелкала тонкими пальцами. Лаэг и пришедшая в себя Ричильдис с трепетом уставились на нее.
– Если ваши высочества пообещают впредь ограничивать свою любознательность разумными пределами… – наконец изрекла стигийка. – И воздержатся от посещения мест, где их присутствие нежелательно…
– Обещаем, обещаем! – как всегда, младший из сыновей Аквилонца присвоил себе право говорить и за сестру, и на его физиономии мгновенно появилось умильное выражение, способное разжалобить даже госпожу Тилинг, старшую фрейлину Зенобии Канах, даму, твердость решений которой не раз уподобляли камням в основании знаменитой Великой Пирамиды Птейона. Ренисенб тоже не устояла перед подобным напором, неуверенно подтвердив:
– Так и быть. Будем считать, что ничего не случилось.
– А приглашение в гости по-прежнему в силе? – немедля воспрял духом Лаэг.
– В силе. Рэф, тебя не затруднит прихватить мою сумку?
Дознаватель, в течение всей суетливой неразберихи не проронивший ни единого слова и, кажется, даже не двинувшийся с места, молча подхватил тяжелое вместилище магических приспособлений и зашагал вслед за поднимающимся вверх по лестнице обществом. У нижней ступеньки он замешкался, глянув на темные клетки, где таились непонятные, сгорбленные силуэты с мерцающими отраженным светом зрачками.
Темница внезапно наполнилась воем и скрежетом когтей по камню. Словно получив некую недоступную чужому слуху команду, твари из темноты сорвались со своих мест, вцепились в решетки, заметались по тесным камерам. Мави по-прежнему сидела около самых прутьев, держась за них обеими руками и пристально глядя на удаляющихся людей.
Глава седьмая
Ярмарка
1 день Второй летней луны 1313 года.
С полудня до третьего дневного колокола.
Уже в который раз Темвик Магнуссон уподобил себя ткацкому челноку, безостановочно снующему по глади создаваемого разноцветного полотна. Пока не одна нить не оборвалась, не перепуталась с другими, вынуждая остановить мерно рокочущий станок и прибегнуть к помощи ножниц, и месьор королевский управляющий имел все основания гордиться собой. Будто осознавая всю важность и ответственность момента, даже голова прекратила ныть.
Вольфгардская Ярмарка торжественно открылась в назначенный срок. В первый день, конечно, особой торговли еще не велось – это время традиционно отведено под шумные увеселения.
К числу таковых в первую очередь относится проезд через Торговое Поле правящего монарха с семейством (если таковое семейство имеется) и свитой, а также представителями Гильдий, высокими гостями из-за пределов страны, частью гарнизона крепости и прочей блестящей мишурой.
Шествие удалось на славу. Обыватели и прибывшие на торг иноземцы дружно голосили, приветствуя всех подряд, девицы в пестрых нарядах поселянок бросали цветы, сверкали взлетающие над кавалькадой серебряные монеты, улетая в толпу и мгновенно исчезая, ослепительно сияло летнее солнце – в общем, не придерешься.
Если, конечно, не обращать внимания на застывшую кривую ухмылку Эртеля Эклинга, выглядевшую так, будто ее насильно пришпилили к лицу молодого правителя.
В противоположность ему, Аквилонское Семейство казалось неподдельно оживленным и искренне увлеченным происходящим вокруг. Время от времени Конан или Дженна принимались теребить Эртеля, напоминая ему о необходимости хотя бы внешне изображать радушие. Тот нехотя подчинялся.
Причину королевского неудовольствия Темвик узнал два дня тому, когда Эртель внезапно – и в тайне от всех – велел коменданту Цитадели принять меры к отысканию госпожи Раварты. В первый миг Магнуссон опешил: девица Нейя ведь не колечко и не безделушка, чтобы закатиться в пыльный угол и валяться там незамеченной.
– Она где-то в городе, – заявил Эртель, упорно глядя мимо управляющего. – Найди ее и приведи обратно.
– А если госпожа не захочет возвращаться? – брякнул Темвик, запоздало пожалев о сказанном. Эклинг немедля оскалился, рыкнув:
– Меня не волнует, чего она хочет и чего не хочет. Она моя, и она должна быть здесь!
– Конечно, Ваше величество, – торопливо закивал Магнуссон. – Я все сделаю.
Однако в суматохе предъярмарочных дней разыскать сгинувшую неведомо куда из замка короны Нейю Раварту не удалось, да Темвик и не спешил с выполнением столь странного поручения. Нет занятия неблагодарнее, чем влезать в семейные дрязги или пытаться мирить поссорившихся влюбленных, а, судя по всему, король и его подруга изрядно повздорили.
Для очистки совести Темвик наведался к знакомым и немногочисленным родственникам госпожи Раварты, узнав, что ни у кого из них она не показывалась, и с головой ушел в предстоящее устроение Летнего Торжища. Если Нейя захочет – сама объявится. Тащить ее силком бесполезно.
Требовалось совершить сотню дел, договориться с множеством различных людей, проследить за тем и за этим, и, в числе прочего, продумать устроение наказания злоумышленников, разгромивших гиперборейское посольство. Магнуссону совершенно не хотелось украшать Ярмарку столь зловещим предметом, как виселица.
