Повесть дохронных лет - Владимир Иванович Партолин
Я сбросил с себя одежду и, усевшись в кресло перед плазоплеем, взвесился, снял параметрические и физические показания, по результатам внёс коррективы в базу данных. Затем принялся выбирать костюм боксёра. Полистав библиотеку всевозможного их облачения, остановился на костюме английского боксёра середины девятнадцатого века: кожаные бриджи на подтяжках, белая свободного кроя рубаха. Промоделировал предстоящий поединок с Батыем. У меня не было его параметрических и физических данных — с ним я не дрался — поэтому, покопавшись в двадцати восьми «копидах» бывших соперников, отобрал двенадцатиклассника из Быково — того самого «быка» что за Мальвиной увивался и которому я уступил когда-то на дуэли. Тогда я проиграл, не потому, что «бык» был так же здоров, как и Батый — это был как раз тот самый упомянутый мной поединок с закладкой фугасов. Меня в клочья разнесло. Свой и «быка» «копиды» я облачил в выбранные костюмы, а руки склеил за спиной двусторонним скотчем. Моделер выдал 1286486 различных вариантов прохождения боя, только в ста тридцати одном проигрывал мой «копид». И это при моем решении не применять дядину секретную стойку. Правда, со сцепленными на ягодицах руками стать в неё не просто — все же «целик» и «мушка» служили противовесом в удержании тела на толчковой ноге.
Облачившись в имитативный костюм, склеив ладони скотчем за спиной, заказав побудку на шесть часов утра (газон покосить и жука найти), я влез в капсулу и, откинувшись в кресле на подголовник, за минуту до полуночи вошёл в «потутошнюю среду»…
Мне снилось:
Я в подъезде жилого дома. Попробовал развести ладони, но скотч не поддался. Утром хватило б сил разлепить. А не получится? Катьку попрошу — будет же за позором брата с трибун наблюдать. Впущу в закуток, скальпелем клей вырежет. Ё-моё! Я ж без плавок! Со скотчем из костюма сам не вылезу, и плавки не надену. Придётся Плохиша ждать, а он, сурок, по субботам до полудня спит. Выходит, после побудки в шесть утра проваляюсь до обеда, пока Плохиш не освободит — газон не скошу и жука не найду.
Чуть было не прозевал время: часы над выходом показывали 23.59. Дверь я открыл ногой.
Трибуны заполнены. Узнал многих. Плохиш на «южной» у прохода к подъезду, из которого ждали выхода Батыя, жевал ириску, в руках держал транспарант с текстом: «ВРЕЖЬ ЕМУ КАК СЛЕД». Рядом сидит Доцент. Марго в русском сарафане с кокошником, с платочком по-бабьи у рта, одиноко стояла у заградительной сетки. В первых рядах восточной трибуны мушкетёры, все трое, подняли в приветствии шляпы с перьями. Дама в образе и костюме пажа сидела на коленях Портоса. На верхотуре нарисовалась Катька в цветастой косынке завязанной «рожками» на лбу, свистела в два пальца.
Трибуны ревели. Взрывались хлопушки и петарды, на площадь в цветной дым падало конфетти со снегом и лентами.
Наконец на крыльце подъезда появился Салават. В дыму мне трудно было его различить, отметил только, что одет во что-то красное и синее. Успокоившись, я спустился на брусчатку.
У подъездов установлены помосты — места секундантов во всё время поединка. Здесь они перед появлением соперников демонстрировали публике выбранное оружие, случалось, завязывали противникам глаза, если бились «втёмную». Помосты пустые. Нам с Батыем связать руки некому: от секундантов мы отказались, поэтому-то и применялся скотч.
Я взобрался на помост, отсюда полагалось поприветствовать публику. Поклонился на три стороны. Батый на свой помост почему-то не залез.
Следуя указанию Истребителя «никаких базаров — начинать сходиться сразу», я поспешил к центру площади.
Трибуны взревели ещё сильнее, но неожиданно сразу же и поутихли.
Присмотрелся и невольно замедлил шаг: навстречу мне Батый …скакал. Не шёл, а скакал, прыгая вперёд — с места, сразу двумя ногами. Одет он был в красную с чёрным горошком атласную косоворотку и в синие с белой полоской портки, обут в лапти с онучами. Пустые рукава рубахи от прыжков смешно взлетали к плечам и падали на бедра. Но не костюм русского кулачного бойца восемнадцатого века удивил, на шее у Салавата висел хомут, а ноги были стреножены конскими путами. И даже не это всех поразило. К хомуту шилом примкнут лист белого картона с надписью:
ПОКРЫШКИН —
КЛАССНЫЙ
АВТОРИТЕТ!
Я приблизился. Салават, отдуваясь, улыбался. По центру лба у него красовалось багровое пятно будущего синяка. Его дверь в подъезде была и шире и выше моей, я свою открыл ударом ноги, он свою, стреноженный, — лбом.
Трибуны взорвались…
…В понедельник я был утверждён Комиссией в должности классного авторитета 9-го «Б». В зарплату за главные роли в «кино» получил сумму, чуть ли не большую, чем выручил мой отец за огурцы и помидоры, поставленные им к школьному столу. И это я ещё не загрёб, как купец за контрабанду. Отец месяц — один единственный раз за всё время моего купечества — экономил на керосине для моего парубка.
____________________
Закончив читать, Хизатуллин под текстом повести вписал:
КЛЁПА, МНЕ ПОНРАВИЛОСЬ!
Подумав, писал:
Милая, хочу, чтобы ты знала, в Хрон я виделся с Марго.
Мальвина уверяла, что Марго по-прежнему меня любит, страдает. Просила сделать ей шаг навстречу — вернуть жену. Показала сертификат с разрешением сестре завести ребёнка, и убеждала, что хочет та его зачать только от меня. До развода я уже, и изгулялся, и спился, чуть из армии не выгнали. Не выразил согласия, но и не отказал. Пообещав через месяц в отпуск приехать в Ниццу провести время с Марго, я уехал. В Пулково меня арестовали. В ночь моего вылета из Парижа погибла Мальвина. Марго в её смерти обвинила российского офицера ГРУ. Моё имя ею названо не было, и в Париж я приехал инкогнито. Прессе она заявила, что за смерть сестры будет мстить всеми средствами и способами. Из ГРУ меня перевели в армейскую разведку на Дальний Восток, входить в контакт с Марго запретили. Спустя год, я на свой «эмэйл» получил письмо в одну строчку: «Прости меня». Без обратного адреса, вместо подписи малая «ю». «Юродивая» — так в школе, помнишь, за глаза дразнили Марго. А ещё через год, случайно узнаю: к моему приезду в Париж Маша Сумаркова была обречена, у неё прогрессировал рак мозга, жить ей оставалось дни; Марго приезжала к сестре во Францию проститься. Маша, проводив меня в аэропорту, вернулась к себе домой, где якобы и была отравлена офицером ГРУ. Хоронить её Марго увезла в Штаты. Мне позвонила Мальвина и попросила пока Марго в Париже, приехать. Я приехал.
