Мы остаёмся жить - Извас Фрай
В этом городе, где живёт чуть меньше полутора тысяч человек – когда-то было все пять тысяч. Теперь, здесь есть и кладбище, на котором мёртвых больше, чем живых; и пустые площади, широкие улицы, заброшенные дома. Цветы, зато, растут здесь повсюду – ведь давно уже настала весна, а до лета – меньше месяца осталось. На нашем кладбище всегда цветёт жизнь и грусти – почти и нет. И я направляюсь туда.
Большая часть павших – навсегда остались на земле своих убийц; и лишь немногие вернулись домой, пусть и после смерти. Они нашли покой на родной земле. О чём они думают сейчас, когда видят, что мир, за который они сражались – уничтожен; и вместо него приходит совершенно иной – такой, каким никто не может себе его представить. И среди могил, надгробий и памятников – стоит одна скромная плита с крестом, к которой я всегда смогу найти путь. Надпись на ней: «Марианна Гауфен 1871-1943. Жди меня, скоро мы будем вместе в новом мире». Она родилась в Париже во время бойни конца мая. Ей предстояло пройти вместе со мной весь свой жизненный путь, который для меня был всего лишь мгновением – сквозь интересные и печальные времена. Она нашла для себя покой и мудрость, пока вся страна задыхалась в огне и невежестве. Дочка ярых борцов за дело Коммуны – ей не было место на родине. И она нашла себе другую – на востоке. И с ней она останется навсегда, какой бы та ни была.
И вот он я: в кругу своих любимых мёртвых, в тишине достаю трубку из кармана и начинаю раскуривать её. Я думал, что остался один. Но спустя какое-то время, когда я уже двигался по направлению к городу, я встретил Ганса на узкой, заросшей полевыми растениями тропинке.
– Ты хотел поговорить?
– Я давно этого хочу, Ганс. Жаль, что только мёртвые согласны слушать безумного офицера. Пошли ко мне.
Мой дом стоял у самого края, где лучше всего слышно артиллерийские залпы. Потому, нам недолго пришлось идти к нему.
В моём доме всегда царил идеальный порядок. Всё своё свободное время, которое у меня было в избытке, я посвящал коллекционированию необычных вещей, вроде бальзамированных австралийских пауков и редких статуэток безымянных творцов. Внутренняя обстановка моего жилища больше напоминала музей или паноптикум, к которому я давно привык и только среди подобного окружения мог найти для себя покой.
Ганс разглядывал выставленные напоказ многочисленные предметы, о назначении которых мог только догадываться. Видимо, он думал, что увидел в своей жизни достаточно и уже ничто не сможет поразить и заинтересовать его. Просто, ему не хватает настоящих чудес – ими насытиться невозможно.
Я оставил его ненадолго одного – пусть развлекается и разглядывает безделушки и думает о том, на что потратил свою жизнь. Сам я принялся варить кофе. Дефицитный продукт, которого у меня было достаточно. Кому как не мне знать о том, что правильно приготовленный кофе – это залог любого успеха. В то же время хватит всего нескольких глотков неправильного кофе, как самые прогрессивные идеи останутся без внимания слушателя – он просто развернётся и уйдёт. А уж если перед собеседником стоит чашка правильного кофе – ты можешь говорить ему, что угодно; и он будет слушать, пока чашка не опустеет. Правильный кофе и правильные идеи – две составляющие любого успеха.
Тот кофе, который я сделал для Ганса – был мягким на вкус, но я добавил в него три щепотки перца, одну щепотку соли, пять щепоток цикория и немного крепкого шнапса. Затем, я не поскупился и на одну ложку сахара, чтобы смягчить вкус и усилить эффект. Во всём этом коктейле вкус кофе почти не ощущался. Такая гадость понравится немногим; зато я точно знаю, кому она подойдёт в самый раз. И он останется довольным. Есть люди, которым нравится, когда их чувства выворачивают наизнанку. И Ганс – точно был одним из них.
Поэтому он сказал:
– Как необычно. Что это?
– Это кофе.
– Нет. Эта гадость – не может быть кофе. Но мне нравится.
– Это кофе моего дома. Сам знаешь: какой дом – такой и кофе.
– Извращенец.
– Это точно.
Мы рассмеялись. Обстановка достаточно разрядилась. Для себя я приготовил самый обыкновенный крепкий кофе на слабом огне. Я пил его маленькими глотками, рассматривая своего гостя. Хозяин единственного в городе пивного дворика, где солдаты могли отдохнуть душой и телом – будто переселился в другой мир.
– Этот напиток – убивает любую усталость.
– Даже усталость от жизни и от войны?
– По крайне мере, о них я пока не думаю.
– С неуверенностью он тоже справляется не по-детски.
– Так о чём ты хотел поговорить со мной? Ты звал меня к себе – так вот он я, прямо перед тобой.
– Наконец-то мы подошли к самому главному.
Я отложил чашку, на дне которой оставалась одна лишь гуща, в сторону. Сонливость покинула меня.
– К этому городу, – сказал я, перейдя на шепот, – движется целая армия сэмов. Рудольф тоже знает об этом – потому он такой нервный и я не злюсь на него за это. Единственное, что меня в нём не устраивает, так это его решительность превратить наш город в один большой склеп. Самой лучшей идеей для нас было бы сдаться сэмам. Но этого может и не произойти – а гибели гарнизона я сам не допустил бы никогда.
– И что же ты собираешься делать?
Ганс медленно подводит меня к тому, что я собирался сказать с самого начала. Мне нравится эта его смелость.
– Батальон наших ребят, – начал я, – отступает от линии фронта с русскими. Они рискуют на каждом шагу попасть в ловушку. Но русским не до того – сейчас все их войска сосредоточены под столицей, где ведутся решающие сражения. Но сэмы – совсем другой вопрос. Поэтому, солдаты из этого батальона шарахаются и бегут от каждого выстрела, чуть ли не от каждого шороха. Они находятся примерно в тридцати километрах отсюда. Движутся по двадцать-двадцать пять километров в день. Эта свежая информация, которую я получил только вчера от наших с Рудольфом ушей и глаз в окрестных лесах.
– И что дальше?
Я постарался говорить со всей возможной непринуждённостью, на которую был способен:
– В поле, в километрах пяти от нас, стоит пушка. Её зарыли несколько месяцев назад
