Когда не горят костры - Джезебел Морган
– Бедное дитя, знаешь ли ты, зачем ты на самом деле здесь? Знаешь ли ты, какая паутина ткалась, чтобы ты пришла к Иггдрасилю и поднялась к Сердцу Асгарда? Ты всего лишь оружие, дротик, вытесанный ядовитой любовью, заточенный болью и отправленный в полёт виной. Знаешь ли ты, чья рука тебя метнула?
Зажмуриться. Заткнуть уши. Гарм предупреждал, что асы хитры, раз не могут навредить – постараются обмануть. Омела зло облизнула губы. Она поднялась уже слишком высоко и увидела слишком много, чтобы поверить, что ей позволят отступиться и уйти живой.
– Я знаю достаточно – что выполняю условия сделки с Хель! А остальное не твоё дело!
– Выслушай меня, – продолжала Фригг, и мягкий голос, тёплый, как молоко, накатывал со всех сторон. – Ибо ты оружие, созданное, чтобы убить будущее, чтобы убить надежду. Ты видишь сама – мир умирает, истлевает, и нет той силы, что смогла бы вновь наполнить пересохший источник. Асы построили новый Асгард, укрытие для всех людей, их спасение и надежду – но Хель отравила его своим дыханием, обратила в отчаяние и ужас. Твои глаза не видят виртуальную сферу, но поверь мне – с каждым днём она всё больше сфера мёртвых, а не сфера живых.
– Потому что вы обманом поработили нас! – выплюнула Омела, пытаясь хоть как-то отгородиться от ядовитых речей Фригг. То, что она говорит, не может быть правдой! Но почему же так хочется ей верить? – Глупые, алчные, жестокие боги, которым не хватало слуг и игрушек, – вот вы кто, а не спасители и радетели!
– Что бог без своего народа? Мы позвали вас за собой, в цифровой мир, в виртуальное бессмертие. Когда Хель извратила его, отравила его, байт за байтом обращая Асгард в Хельхейм, мы нашли другой путь, другое спасение. Новая плоть для цифрового разума, неподвластная смерти. То, что может воскресить мир. Идеальные асы и идеальные люди, равные, достойные.
– Что за чушь, – устало выдохнула Омела, щурясь и отворачиваясь, словно так можно было отгородиться от чужих слов, выжигающих её разум. На блоке межэтажного перекрытия ей попалась на глаза табличка, техническая, наверное: несколько цифр, штрихкод и всего два слова.
«Проект “Бальдр”.
Вот что – вернее кого – жаждет Хель.
Омела вскинулась, встретилась взглядом с Фригг. От сияния, исходящего от асиньи, глаза защипало.
– Мой сын облечен в плоть и отрезан от виртуальной сферы – как и Локи. Но Бальдр – наша надежда, наше спасение, шанс, что любой человек, живой или мёртвый, сможет вернуться во плоти. И вот ты пришла – единственная, кто может войти к нему и убить его – как убила собственного брата. Я не могу тебе приказать, – голос Фригг сорвался, став похож на человеческий, а по неподвижному лицу скользнула тень муки, – и потому молю: пощади его. Пощади нашу весну.
– Ложь! – Боль вскипела и рвалась наружу слезами – крупными, злыми, жгучими. – Я не убийца, не убийца, я не убивала Ясеня! Ложь!
Ярость подстегнула и погнала наверх, сквозь голографическую дымку. Откуда ей знать, древней паучихе, что на самом деле случилось с Ясенем! Только Хель знает всё о мертвецах, а значит, слова асиньи враньё – враньё от первого и до последнего слова! Прав был Гарм – асы не могут навредить ей, свободной, неподвластной их виртуальным сетям, а потому только лгут, лгут и лгут, пытаясь сломать и остановить её!
Ведь нет страшнее обвинений, чем те, что ты сам бросаешь в лицо своему отражению в самые чёрные минуты.
Задыхаясь от рыданий, Омела пробежала сквозь голограмму Фригг, и та пошла волнами, когда тело Омелы разбило изображение. Она оглянулась коротко, поймала взгляд асиньи, полный горя и гнева, такого же, что и её саму выжигал изнутри, но не остановилась, бросилась выше и выше. Ступени не звенели – стонали под её ногами.
Свет становился ярче. Омела вскидывала голову, когда замирала, чтоб перевести дыхание, но стеклянный купол не становился ближе. Это тоже иллюзия, уверяла она себя, ещё одна уловка асов. Ну сколько может быть этажей в башне? Пятьдесят, семьдесят? Сколько я уже пробежала? И она бросалась выше на последних крохах сил, не позволяя себе ни задуматься о словах Фригг, ни усомниться в своей вере.
Светлые лаборатории снова сменились тёмными этажами, их заполнял низкий гул, от которого разболелась голова и кровь хлынула носом. Тело слушалось всё хуже и хуже, но ещё подчинялось, и Омела гнала себя наверх – не к цели, а прочь от своей боли. В ушах гудело, перед глазами мелькали чёрные точки. На очередном витке смартфон в кармане начал потрескивать и раскаляться, и Омела в панике отшвырнула его прочь – и вниз он уже упал маленькой взорвавшейся звездой. Сил не было, даже чтоб кричать от ужаса, и Омела запретила себе думать, что бы с ней стало, будь у неё импланты.
Лестница кончилась внезапно. Вот спираль тянулась и тянулась наверх, а вот нога не нашла опоры, и Омела упала на колени. И боль, и низкий вибрирующий гул схлынули, остались позади. Несколько мгновений она так и просидела, тяжело дыша, глядя, как кровь кляксами расплывается на зелёном ковре мха.
Что-то было неправильно, но она никак не могла понять что.
Сквозь прозрачный купол башни сияло белое утреннее солнце. Омела вскрикнула, прикрыла глаза рукой – ей, привыкшей жить среди серых, душных и сумеречных дней, было больно смотреть на свет. Как зачарованная, она встала, шагнула к куполу, прижалась к нему всем телом, не закрывала глаз, не отводила взгляда, пока перед глазами не поплыли сияющие круги. Где-то внизу ведьминым варевом бурлили грязные, свалявшиеся облака, но здесь, над Сердцем Асгарда, раскинулось небо сказочного бирюзового цвета. Омела никогда такого не видела.
– Ты пришла убить меня?
Едва не вскрикнув, Омела отшатнулась от купола, часто заморгала, размазывая слёзы по щекам. Позади неё, среди пихт и елей, в узком солнечном луче, среди замшелых валунов и цветущих вьюнков стоял юноша – тонкий, изящный, светловолосый, с глазами, как небо – такими же яркими, жуткими и глубокими.
Омела даже не сразу поняла, что он спрашивает. Всё было настолько неправильно, неестественно, что разум отказывался верить в это, подсовывал объяснения одно логичней другого: галлюцинация, очередной обман асов, обморок, дурманящий морок.
Но мох под ногами пружинил, а пальцы юноши, когда он коснулся лица Омелы, были тёплыми и настоящими.
Омела вздрогнула, словно сбрасывая паутину дурного сна, и мир мигом обрёл чёткость и ясность: и мох, и деревья, и тёмные, влажные валуны просвечивали, как голограмма, и под ними проглядывало что-то другое, угловатое, белое – операционные столы и компьютеры, огромные капсулы с золотистой жидкостью, от них тянулись тонкие трубочки, иглами впившиеся юноше в затылок и плечи.
Проект «Бальдр» – вот что здесь было. Клетка с подопытными мышами, изолированная от всего мира – и настоящего и виртуального.
Юноше пришлось повторить свой вопрос ещё дважды, прежде чем Омела поняла, о чём её спрашивают. Она тут же отшатнулась в ужасе и гневе:
– Нет, я не убийца!
– Да, – согласился Бальдр. – Ты оружие.
Омела сглотнула, попятилась. Слова застряли в горле и кололись костяными шипами. Через силу она прошептала:
– Но я не хочу!..
Бальдр смотрел на неё без страха и вражды. На светлом лице с правильными тонкими чертами чужеродными казались глаза: неестественно яркая голубая радужка, посеревшие, словно от возраста белки с ярко выступающими кровеносными сосудами, расширенные зрачки – как в агонии. Его взгляд был обращён вовнутрь – отстранённый, сосредоточенный, напряжённый. Так смотрел Гарм мёртвыми глазами, когда видел оба мира. Так смотрел старейшина.
– Оружие никогда не хочет убивать, – Бальдр слабо улыбнулся, словно не умел этого делать, – но ему приходится. Не бойся. Так надо.
Несколько секунд Омела смотрела на него, а потом захлебнулась хохотом.
– Впервые вижу, чтоб жертва утешала своего палача!
Бальдр серебристо рассмеялся в ответ:
– Если надо, я и уговаривать буду! Мне так опостылела эта клетка, что я согласился бы на смерть, даже если б не было других причин.
– Каких причин? – истеричное веселье как волной смыло, и Омела поняла наконец, как она устала. Подъём дался гораздо тяжелее, чем казалось сначала, когда её гнали то страх, то гнев. Ноги не держали, и Омела сползла на пол, цепляясь за стекло
