Мы остаёмся жить - Извас Фрай
Я шел к единственному в городке пивному дворику, где меня уже давно дожидалась компания, которую я заслужил. Когда я зашел внутрь, никто даже не повернул голову в мою сторону – все были заняты своими разговорами с более интересными людьми. Поэтому я мог спокойно идти между столов, занятых людьми в коричневых униформах и бросать в сторону то одного, то другого взгляды человека, которому давно стало всё равно: будет ли он жить или нет; будут ли жить те, кто его окружают или нет.
Я добрался до барной стойки и окликнул своего единственного друга в этом городе:
– Как всегда, Ганс, – сказал я бармену вместо приветствия.
В ответ он многозначительно кивнул и принялся за свою работу. Когда литровый бокал пива стоял передо мной, я взял его и после первого же глотка он опустел на две трети. Ганс, хорошо зная меня, принялся за новый бокал, готовясь к тому, что я попрошу повторить.
– Спасибо, Ганс.
Он снова ответил лишь неоднозначным молчанием человека, как бы говоря: «Мне лучше молчать». Больше и говорить здесь не о чём. С ним я знаком уже почти год и как никто другой знаю: у него есть и право, и повод молчать.
В этот момент, на другой стороне зала, в дверях показывается Рудольф. Он вошел внутрь, напоминая всем о себе громким приветствием, восхваляющим нашего славного вождя. Всем присутствующим пришлось повторить эти слова за ним. Ганс опустил глаза и не сказал ничего, лишь косо поглядывая в сторону посетителя. И ещё один паренёк лет пятнадцати, даже не из фольксштурма, а из юнгеров – ничего не ответил. Глаза бывшего начальника полиции города Варшава, теперь оказавшегося здесь, упали на мальчика.
– Встать, – сказал Рудольф, обращаясь к нему.
Теперь, он уже не мог игнорировать присутствие старшего по званию.
– Так точно, господин офицер.
Рудольф продолжал осматривать его с головы до ног.
– Твоё имя?
– Адольф, господин офицер.
В следующий миг, одна рука Рудольфа ударила парня в солнечное сплетение так, что он чудом не потерял сознание, но согнулся пополам; а другая схватила его за подбородок.
– Красивое имя, стоящее. Но сам ты не стоишь ничего. Кто твои родители?
– У меня нет родителей, господин офицер, – прохрипел мальчишка, сделав над собой явное усилие, – дядя есть.
– Где? – был следующий вопрос Рудольфа, который парень понял верно.
– Отец в Севастополе. Мама – через год. Грипп.
Наконец, он отпустил парня.
– Так знай же, Адольф: кто не чтит своих предков – обречён на собачью жизнь. Твои мать и отец – герои нашей страны, которые отдали ей всё, что имели – в том числе и своего сына. Ты – должен ценить то, за что твои предки принесли в жертву свои жизни. Они оставили тебе в наследство страну – самую великую из всех, что когда-либо видел мир. И твоя цель – сохранить её для своих потомков. Ты – армия. А в армии должна царить дисциплина. Я дам тебе второй шанс.
И он повторил слова национального приветствия. На этот раз, Адольф сделал всё как нужно. Тогда, Рудольф отпустил его толчком от себя и направился в мою сторону. Он повторил своё любимое приветствие теперь лично для меня и я ему ответил по всем правилам, но добавив от себя:
– Эти ребята – тебя ненавидят, но уважают. Готов поспорить – ты сможешь заставить их пойти в атаку даже в самое сердце русского ада.
– Они – слишком молоды, – покачал он головой и улыбнулся, будто мы с ним были старыми друзьями, – я – так устал нянчиться со всеми этими щенками. Мне нужны солдаты – хоть пару десятков настоящих мужчин и нам нечего было бы бояться. Совсем немного – но все настоящие вояки заняты обороной столицы. Всё бы отдал, чтобы вновь сражаться плечом к плечу с настоящими героями. Правда, Ганс?
Ганс покачал головой, поставив на стойку бокал пива для Рудольфа.
– Ты ошибся в одном, Рудольф, – сказал я.
– Да?
– Настоящие солдаты не защищают столицу. Они лежат в земле – миллионы солдат.
Рудольф стукнул бокалом по стойке, разлив четверть.
– Вместе с десятками миллионов наших врагов!
– Не радуйся гибели, пусть и врага – ведь все мы, люди, род от рода, – покачал я головой.
– Тебя называют героем, – процедил он сквозь зубы, едва сдерживая гнев, – но какой из тебя ариец?! Сукин сын – да ты всего лишь предатель.
Я встал из-за стойки. Давно пора проучить его.
– Говори: где ты был в сорок втором?
– За свиньями гонялся в Варшаве, – самодовольно ухмыльнулся Рудольф, – выполнял долг перед отечеством.
– Я тоже. И ты знаешь, где мне пришлось побывать.
Он поднял одну бровь. Я сказал:
– В Сталинграде.
Глаза, внимательно следившие за каждым нашим жестом, за каждым словом, вдруг стали бегать по всему залу, где солдаты уже стали перешептываться между собой.
Я не стал ждать атаки; вместо этого, я сам ударил Рудольфа в лицо и затем два раза в живот и шею. Он потерял ориентацию и стал задыхаться.
– Тепло тебе было зимой в Варшаве?! Знаешь ли ты, что такое настоящий холод?! Что такое настоящая бойня?!
Я отпустил его – пусть живёт пока. Его рука потянулась к поясу, где висел его табельный пистолет.
– Только попробуй, – предупредил его я, – и ещё одним мерзавцем станет меньше.
В отличии от него, я быстро достал своё оружие и один раз выстрелил в воздух, чтобы показать, что я шутить
