Дэн Ченслор - Разрушенное святилище
Внезапный и сильный порыв горячего ветра поднял с подноса торговца тончайшие, прозрачные и в то же время необычайно крепкие пластинки листьев огненного дерева. В поднятом мыльном вихре заплясали вырезанные фигурки мужчин и женщин — полных, что свидетельствовало о достатке, мускулистых, с длинными густыми волосами и широченной улыбкой на лице.
По желанию купившего маг произносил заклинание и ожившая душа фигурки вселялась в человека, принося тому удачу и благоденствие. Тайно торговали и другими — черными, тощими, скрюченными, безглазыми, безрукими и с другими уродствами. Их покупали те, кто желал расправиться со своими недругами, соблюдая при этом тайну, опасаясь мести со стороны внезапно заболевшего человека и его родственников.
Славная девушка в длинной голубой накидке, выцветшей и истончившейся от долгой носки, робко предлагала прозрачные, плоские синие раковины, тогда как сам маг-старик с золотистыми глазами, вытиравший все время набегавшую непроизвольную слезу, дребезжащим голосом предостерегал, что скоро наступят опасные дни.
Конан вспомнил, что пришло время для трех дней в зиму, когда на ночном светиле отчетливо можно будет увидеть очертания трехлапой жабы. Тогда открываются двери подземного царства, и духи предков, родственников, всех людей, о которых забыли, выходят на свободу. Голодные, озлобленные, возненавидевшие оставленный мир, они ищут себе жертвы в течение трех дней.
Никто не может быть уверен, что в один из этих дней дух не вселится в тело приглянувшегося человека, изгнав его душу. Иногда он ведет себя так, что никто не замечает подмены, нередко же человек меняется и понять причину этого может только опытный колдун.
Раковины же речного моллюска старус, надетые на шею, считались верным средством против такой замены. Конан выбрал две на серебряных цепочках, обе густо синие вверху, светлеющие по мере приближения к ребристому белоснежному краю, похожие на морскую волну, на миг застывшую после удара о скалу. Он положил в длинную ладошку две монетки, и улыбнулся девушке, бледные щеки которой внезапно порозовели, и тут же забыв о ней, отправился дальше.
Она же, не обращая внимания на покупателей, смотрела вслед необычному, не по здешнему красивому мужчине, как будто ожидая, что он поманит ее за собой, в те дальние страны, которые он наверняка видел не раз, а она ими не полюбуется никогда.
Киммериец миновал четвертый уровень с роскошными домами знати, тихими в это утреннее время. Затем прошел третий, где армейские занимались своими делами.
Сейчас улицы были тихими и безлюдными, если не считать бесшумного скольжения прислуги, уже возвращавшейся с рынка, нагруженной корзинами с фруктами, съедобными улитками величиной с ладонь, которых следовало остерегаться из-за ядовитости единственного шилоподобного зуба, свежей рыбой, все пытающейся в тенетах плетеных корзин отыскать путь домой, к воде.
Ветви высокого колючего кустарника с мелкими душистыми цветами сплелись над тропой, спасая от солнца и давая приют множеству странных тварей с длинными складчатыми телами, шестью темными непрозрачными крыльями, на концах которых располагались выпуклые зеленые глаза, и такими тонкими лапками, висящими, как волоски, что от легчайшего движения воздуха они путались между собой в невесомый серый жгут.
Конан не знал их названия и поначалу слегка опасался длинных хоботков, свернутых трубочкой.
Но они были так пугливы, разлетаясь при его приближении с тонкими щебетом, смешно пряча тельца за белыми цветами, одновременно выставляя крылья с перепуганными глазами, что северянин лишь забавлялся, наблюдая их неловкие попытки слиться с шуршащими стенами туннеля.
Конан понимал, почему дорогой этой никто не пользовался — ступени то и дело исчезали, под ногами осыпалась смешанная масса песка, камней и сухой глины. Местами дорожка становилось опасной из-за крайней крутизны.
Киммериец глубоко вдавливал каблуки сапог в оползень, иногда с шипением боли хватался руками за колючий кустарник. Но продолжал идти этим, самым коротким путем.
Никто во дворце не высказывал недовольства Фогарридом или пожелания, чтобы гость воздержался от встречи с ним. Однако Конан считал благоразумным как можно меньше людей посвящать в свои планы, стараясь пройти к старому другу незамеченным.
Громкие команды, приглушенный стук копий о деревянные мишени, пение летящих стрел, лязганье мечей — все звуки боевого лагеря третьего уровня оставались справа.
Лишь на короткое время Конан вышел из туннеля на узком краю террасы, врастающей в гору, сливаясь с ней, и тут же вновь скрылся в зеленом прикрытии.
Солдаты охранного поста, расположенного на конце каменного крыла, были заняты наблюдением за подступами к городу. Лишь один из них обратил внимание на Конана, но не остановил его. Все знали, что он вхож к Трибуну, а может быть и личный гость главнокомандующего.
Во втором городе, прежде чем вернуться на тропу, следовало обойти несколько нескладных строений, загораживающих дорогу. Нежно зазвучала семиструнная цитра царин, звонко отбивал такт бронзовый молоточек равиоса.
Невидимый музыкант ударял по шестнадцати бронзовым прямоугольным пластинкам разной толщины, двойным рядом расположенным на высокой подставке. Слышалось хлопанье ладоней и одобрительные выкрики мужских голосов.
Завернув за ближайший дом, Конан невольно становился, привлеченный красочным зрелищем. На пороге дома, в плетеном кресле сидела нарумяненная и набеленная матрона, обмахивавшая лицо веером из белых перьев.
На маленькой площади танцевала девушка в полупрозрачных шальварах, приспущенных на бедрах и коротенькой облегающей рубашке. Босые ступни с черными крашеными ногтями мягко касались пыльного утоптанного клочка земли, тонкие щиколотки охватывали медные извивающиеся змеи, плоские головки которых с высунутыми жалами то скрывались под сборками стянутых тесемками внизу штанин, то вновь появлялись, поблескивая зелеными камнями глаз.
Исчезновения гадюк были настолько естественными, что распаленным солдатам представлялось, как они извиваются под тонкой тканью, стараясь заползти повыше. Раздавались весьма вольные комментарии, па которые пляшущая не обращала внимания, отдавшись сладострастному танцу, почти не двигаясь с места.
Смуглые бедра колыхались, демонстрируя плавный переход к тонкой талии, нежный живот, покрытый алой татуировкой.
Тонкие руки, затянутые браслетами, изгибались так, что казалось, они сами превратились в змей, подобных тем, что прильнули к щиколоткам.
Красивое лицо было слегка запрокинуто и четыре толстые косы тяжело свисали к земле, вздрагивая и оплетая друг друга. Струны цитры трогал нежными пальцами золотоволосый мальчик, толстый бело-розовый евнух выводил мелодию бронзовых пластинок.
