Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли
Мацеллий выгодно вложил деньги, накопленные за годы военных кампаний: он был достаточно богат, чтобы наслаждаться довольством и покоем по выходе в отставку. Но вот сыну этих средств уже не хватит: Гай должен сам сделать карьеру. Он предаст память Моруад, если позволит ее сыну испортить себе будущее.
– Отец, – продолжал Гай таким тоном, какого отец никогда от него прежде не слышал, – я люблю Эйлан; и я женюсь только на ней и ни на ком другом. А если ее отец не отдаст ее мне, на Риме свет клином не сошелся, знаешь ли.
Мацеллий пепелил сына негодующим взглядом.
– Ты не имел права брать на себя такое обязательство. Брак заключают в интересах семьи; если я пошлю просить для тебя ее руки, я поступлю вопреки собственному здравому смыслу.
– Но ты сделаешь это для меня? – настаивал Гай. И Мацеллий против воли смягчился.
– Заставь дурака богу молиться, он и лоб разобьет. Я могу послать гонца к Бендейгиду. Но когда он тебе откажет, чтоб я больше ни слова об этом не слышал. Я сразу же напишу Лицинию – и ты женишься еще до конца года.
«А ведь когда-то отцы были вольны в жизни и смерти даже взрослых сыновей – как не пожалеть о таких временах!» – подумал про себя Мацеллий. Этот закон по-прежнему записан в книгах – да что толку-то? За последние несколько сотен лет ни один отец не воспользовался официально своим правом, и Мацеллий, понятное дело, первым не станет – он слишком хорошо себя знал. Ну да ему и не придется. Пусть удар нанесет отец Эйлан – он справится куда лучше.
Глава 7
После отъезда Гая яркое солнце Белтайна спряталось в тучах; небеса плакали день и ночь, словно лето вообще раздумало приходить. Эйлан бродила по дому словно привидение. Дни шли; от Гая вестей не было. Отправляясь в Лесную обитель, Диэда пожурила девушку: мол, зря она не отдалась Гаю. Может, тогда Гай не позабыл бы о ней? Или, напротив, сразу выбросил бы ее из головы?
В конце концов, великие праздники колеса года существуют в некоем собственном времени. Та ночь, когда они с Гаем сидели рядом и любовались кострами, – она как сон о потустороннем мире. В такое время открываются двери между мирами и все кажется возможным – даже брак между дочерью друида и римским офицером. Но теперь, среди привычной обстановки и звуков отчего дома, девушка засомневалась в себе, в своей любви и больше всего в Гавене – или Гае… наверное, теперь ей следует называть его так.
А хуже всего – никто словно бы не замечал ее горя. Майри решила вернуться в собственный дом и ждать там возвращения мужа, а Реис хлопотала по хозяйству от зари дотемна – с приходом лета работы заметно поприбавилось. Эйлан могла бы довериться Диэде, но та уже ушла в Лесную обитель, где, должно быть, изо всех сил пытается справиться с собственной сердечной болью и сожалениями. Небеса плакали, сердце Эйлан плакало вместе с ними, и всем было все равно.
Наконец настал день, когда девушку позвали к отцу. Бендейгид сидел у остывшего очага в пиршественном зале – хотя хмурое небо и заволокли тучи, погода стояла теплая и нужды разводить огонь не было. В лице друида читалось негодование – и одновременно веселое изумление, что отчасти смягчало его обычную суровость.
– Эйлан, – мягко проговорил он, – я подумал, что тебе следует об этом знать: у меня просили твоей руки.
«Гай! – сразу подумала она. – Как я смела в нем усомниться?»
– Но, разумеется, на это предложение я согласием ответить не могу. Много ли ты знаешь о юноше, который называл себя Гавеном?
– Что ты имеешь в виду? – Отец наверняка слышал, как неистово бьется ее сердце.
– Он назвал тебе свое настоящее имя? Сказал, что его отец – Мацеллий Север, префект лагеря в Деве?
Теперь за внешней мягкостью Бендейгида угадывался гнев. Пытаясь сдержать дрожь, девушка кивнула.
– Что ж, по крайней мере, он тебя не обманывал. – Отец вздохнул. – Но выбрось его из головы, дочка. Ты еще не достигла брачного возраста…
Эйлан протестующе вскинула голову. И как это ей не приходило на ум, что скорее ее собственный отец воспротивится такому браку, нежели Гай откажется от своей любви!
– Я подожду, – прошептала девушка, не смея поглядеть отцу в глаза.
– Я не привык тиранить своих детей, Эйлан, – продолжал между тем Бендейгид. – По правде сказать, я всегда обращался с вами слишком мягко. Если бы ты меня боялась, ты бы со мной так не говорила. Но этот брак невозможен, дочка, – нет, подожди, – приказал он. – Я еще не закончил.
– А что тут можно добавить? – воскликнула Эйлан, поморщившись от боли: железные пальцы отца сомкнулись на ее запястье. – Ты ведь отказал ему, так?
– Я хочу, чтобы ты поняла, почему я ему отказал. – Голос Бендейгида смягчился. – Я ничего не имею против мальчика: будь он одним из наших, я бы охотно отдал тебя ему в жены. Но масло с водой не соединить, равно как и свинец с серебром, и римлянина с бритткой.
– Он только наполовину римлянин, – запротестовала девушка. – Его мать была из племени силуров. Пока он гостил здесь, все принимали его за бритта.
Ее отец покачал головой.
– Тем хуже. Он – ублюдок, рожденный в браке, законность которого я не признаю, – и в жилах его течет кровь предателей, ведь силуры были предателями еще до того, как из-за моря пришли римляне: они угоняли наш скот и браконьерствовали в наших охотничьих угодьях. Это не просто сумасбродство, это чистой воды безумие – выдать тебя замуж за сына наших исконных врагов. Я даже поговорил об этом с Арданосом, и хотя он уверяет, что такой брак стал бы залогом мира, как будто ты – дочь одной из наших королев, а он – сын цезаря, я-то знаю, что тому не бывать.
Глаза девушки расширились при мысли о том, что за нее вступился сам архидруид – вот уж от кого
