Закон дитто - Анна Щучкина
Я не понимал ни слова из сказанного, кроме того, что мать о чем-то договорилась с дядей Костералем, и боялся пошевелиться, чтобы не выдать себя.
– Что вы делаете, Астраэль, – прошипела мать.
Отец продолжил писать.
– Именем всех дрянных богодраконов, что ты делаешь, Астраэль!
Лианы с шелестом затянулись, мать вскрикнула.
Тем временем отец вложил бумагу в конверт и поставил личную императорскую печать на мягком металле, полностью скрепив письмо.
– Не богохульствуйте пред лицом дитто зеленого дракона, преданного служителя Эарта, и не поминайте младших богов, – холодно бросил отец. Он спокойно стерпел оскорбление личного обращения и не позволил себе перейти на грубый простолюдинский тон, как мать. Я в восхищении чуть не присвистнул. – Вы, прелестнейшая Аниса, вынуждаете меня предпринимать меры совершенно критические. Мой долг – защищать Таррванию. Ваш долг – сидеть послушно, как красивая кукла на престоле. Сидеть и слушать указания того, кто не бросил вас, последнюю из рода, на съедение драконам.
Мать недобро прищурилась. Мне почудилось, что уголки ее губ слишком сильно разъехались, как будто… такая длинная улыбка… Я протер глаза и вновь взглянул на императрицу. Нет, такая же, как обычно.
Отец встал из-за стола и, подойдя к матери, помахал конвертом прямо перед ее лицом.
– Ваше положение дитто обязывает беспрекословно подчиняться короне и тому, кто под этой короной. – Он аккуратным и плавным движением указал на золотую корону с шипами на голове. Та, словно влитая, прекрасно сидела на его черных волосах. Я пощупал свои волосы – такие же, как у отца. – И я закрываю глаза на ваши необъятные аппетиты. Как там его звали… Давьел? Хорошо греет вашу постель?
Подбородок матери гордо вздернулся. Совсем незнакомый голос произнес:
– Ас-с-страэль, вы переходите границу.
Отец хмыкнул, и лианы, отпустив мать, втянулись в камень, застыв неподвижным узором. Она закашлялась, белое платье повисло, потеряв свой лоск, а на коже красными пятнами расцвели следы от растений. Я внимательно всмотрелся в ее злое лицо.
– Аниса, вы крайне меня разочаровали. Крайне. В ваших же интересах сразу же после сезона дождей отправиться в Сарркар, чтобы окропить святостью дитто белого дракона местных лордов и младший храм.
– Вы отсылаете меня?
– Даю возможность замолить свои грехи перед Эартом. – На лице отца застыло жесткое выражение. А зеленые глаза показались мне холодными, как камни. – Мятежники подняли голову. Возьмете Карателей, дадите указания змейкам. Покрутитесь на званых вечерах. Затащите в постель парочку знатных особ. Ничего сложного. В этом письме указания для дома Бесалп.
– И вы… не откроете мне содержимое письма?
– Знаете, что отличает мудрого правителя от только севшего на престол юнца?
Отец, подойдя к стеллажу, нажал на вторую книгу. Скрипнула стенка, стеллаж поддался, открыв тьму. Я во все глаза глядел и запоминал. Неужели потайной ход?
– Ничего. Оба умрут, если им вонзить нож в спину. Идите, слуги не должны видеть вас в изорванном платье. И так достаточно… слухов, – с усмешкой закончил император.
Мать сделала церемониальный поклон, поджав губы, взяла письмо и зашла в темный ход. Отец отпустил книгу – стеллаж тут же встал на место. И все. Никаких следов, ничего… Я заерзал. Было очень неудобно, и, кажется, пришла пора мне ползти в другое место.
Император Таррвании подошел к окну и задумчиво произнес:
– Стоит ли ей доверять Винсента с таким своеволием? В конце концов, та поездка… слишком сильно повлияла на юнца. Дурная кровь нашла выход…
Отец внезапно оборвал себя на полуслове и осторожно принюхался. А затем повернулся в мою сторону.
Сердце пропустило удар.
Я попятился, руки заскользили, подбородок ухнул вниз, разбиваясь до крови о камень, тело клубком покатилось назад.
Только не шуметь, только бы не шуметь!
Отбив все точки на теле, я наконец остановился, больно врезавшись в стену. Руки саднило, нос сильно ныл, а во рту чувствовалась кровь. Она текла и текла, не останавливаясь, а язык болел… Прикусил. Глаза подозрительно щипало. Шмыгнув носом, я решил идти в любую сторону, куда-нибудь. Наверное, хуже уже не будет. Живот опять заурчал…
…Вывалился я через жутко много оборотов, расчихавшись и не чуя под собой ног, рук, прямо в какую-то каморку – всего лишь прислонился к стенке, а она поддалась и опрокинула меня внутрь. Я сделал шаг, отодвигая перед собой бочку, прямо мне на голову с треском рухнуло что-то очень длинное.
Но я не плакал. Стражи не плачут! Зато чихнул, сразу несколько раз, потому что в воздух поднялось огромное количество пыли.
А оглядевшись, понял, что это чулан для прислуги. Узкий, маленький, и, видимо, сюда давно никто не заходил – паутина свисала с углов, опутывала стены, кружевом переливалась на метлах. Вот и дверь – какая-то почти черная (в белом дворце-то!) и почти слившаяся с такими же черными стенами. Попытался открыть ее, но ручка не поддавалась. Пыхтя и напрягая оставшиеся крохи сил, я повис на ней.
Не поддалась.
Я решил подпрыгнуть и опять повиснуть, и лишь тогда медленно-медленно, с жутким скрипом ручка опустилась вниз. Дверь застонала, опрокидываясь на меня. Радостно распахнув ее, я оказался в одном из узких коридорчиков, увешанных портретами. Оглянулся – портрет моего пра-пра-пра-какого-то-там-дяди рыжим самодовольным пятном полностью перекрывал дверь. Щелкнув, дверь вернулась на свое место, а рука дяди медленно поднялась вверх.
Ого! Да это же самый настоящий тайный ход! Интересно, а тот, куда зашла моя мать, связан с этим? Или нет?
Я побрел по коридору, но не успел додумать мысль, как нос к носу столкнулся с презлющей нянюшкой, которая, охнув и запричитав, потащила меня к вечернему омовению.
– Ваше Высочество, ну как же так! Сколько оборотов искали вас, думали уже сообщить светлейшим! Что ж вы так не щадите нас!
Я сопротивлялся – стражей никогда не стали бы так тащить на какое-то омовение! На что подоспевшие младшие нянюшки сказали, что доложат матери о черных-пречерных штанишках. Пришлось подчиниться.
Желудок тем временем еще раз жалобно заурчал. И ужин давно прошел…
Нянюшки долго-долго оттирали грязь, въевшуюся даже в кончики рогов. Жесткой щеткой прошлись по спине, мягко и ласково нанесли мази на синяки. Старшая, матушка Шэлли, посадила меня к себе на колени и стала расчесывать еще мокрые волосы и напевать колыбельную. Она всегда ее пела, сколько вот я помню себя, всегда. И ее нежный голос всегда наводил такую дремоту… Подавить зевок не получилось.
Солнышко устало,
Луны меж тучек плывут…
Принц встал рано,
А теперь пора ко
