Жрец со щитом – царь на щите - Эра Думер
– Доброе местность. Хорошее местность. – Лен плохо владела латынью, и её речь походила больше на попытку говорить с горстью орехов во рту.
– Спасибо, дева. Не поспоришь, «доброе местность», – усмехнулся я и разулся.
Вонзив пальцы в молочный песок, ощутил, как тепло поднимается от согретой земли вверх. Меня бросало то в жар, то в холод. На пляже, вдыхая сырой глинистый воздух, я понемногу приходил в себя. Даром что боль не унималась, даже нарастала – плечо жгло.
Я взялся за шкуру, которой прикрывал рану, и покосился на Лен. С щербатой глупенькой улыбкой она таращилась на меня, не собираясь уходить. Раздеться перед ней мне было бы не зазорно, так как я не стеснялся наготы, однако я не знал, какие порядки водятся среди варварских женщин – вдруг моё обнажение воспримут как призыв завести семью? Или, напротив, как фамильное оскорбление, за которое меня убьют или, чего хуже, оскопят?
– Спасибо, – повторил я громче и оголил правое плечо, медленно, словно заигрывая, снимая накидку.
– Хорошее. – Улыбнувшись, Лен кивнула.
– Ты можешь идти, я сам справлюсь, – снова попытался прогнать её я.
– Не поняла.
– Э-э, «доброе» Лен – это «уходящее» Лен. – Я потоптался, активно жестикулируя здоровой рукой в сторону примятых кустов, из которых мы вышли. – Мне, знаешь ли, омыться бы в одиночестве. Не оставишь меня?
Её шрамированное лицо вытянулось и озарилось пониманием. Рано было радоваться, что Лен перешагнула языковой барьер: дева уселась в песок, приговаривая «Лен не оставишь», и достала курительную трубку. Она подожгла табак и затянулась дымом, от которого у меня заслезились глаза. Кашляя, я фыркнул:
– Замечательно.
– Замечательно, – повторила Лен и покивала, укусив мундштук. Из уголков рта повалил зловонный дым, как из уст огнедышащего чудовища. – Хорошее Лен.
– Наши жрицы раскуривают табачные травы на таинствах. Их кровавый кашель свидетельствует о том, что увлекаться чревато. – Встретившись с полнейшим непониманием в ясных глазах, я закатил свои, оставив попытки вразумить. – Вот и поговорили.
Я спустился под откосный берег, который утаил меня от любопытных глаз Лен. Укрывшись в нише, сполз на влажную гальку, испещрённую камешками и осколками раковин. Колени омыло тёплой водицей. Я нагнулся и ужаснулся своему отражению: на носу алел маленький, но глубокий серп, оставленный статуей Весты, каштановые локоны смешались с грязью – мне их вовек не расчесать; Янус же оставил ударом ноги трещину поперёк нижней губы. Я умыл горящий лоб и щёки.
Убедившись, что за мной не подглядывают, подхватил шкуру, чтобы снять её. Но приступ боли вынудил спрятать рот в сгибе локтя и глухо вскрикнуть. Кое-как изгибаясь, я разделся, но шкура прилипла к ране. Надув щёки, я тяжко выдохнул.
Превозмогая боль, потянулся и подобрал толстый обломок палки. Закусив его, прикрыл глаза и отодрал накидку: агония вырвалась сдавленным воплем, я засучил ногами, взрыхлив камни. Палка вывалилась изо рта, я наклонился над ней, сипло дыша и капая слюной, как раненый зверь.
– Боги, пощадите, – прошептал я.
Я подполз к воде и жадно умылся, намочил шею и полулёжа осмотрел рану. Она смердела гнилым зловонием, взвороченные края обросли гнойными выделениями, плечо покрылось сетью синих вен. Я, может, не слыл лекарем, но ясно предвидел: выздоровления без лечения не наступит.
Найдя наиболее чистую часть туники, смочил её и прижал к ране, кусая губы до крови и скуля. Больно – это ещё мягко сказать. Я облокотился о песчаную стену. Лихорадка спровоцировала сонливость – веки тяжелели, голова свешивалась.
Плеск крупной рыбины неподалёку разбудил меня. Я встрепенулся и похлопал себя по щеке. Проморгавшись, увидел водяные круги. Озеро заволновалось, и к моим ногам прибило пару выпуклых бурых водорослей. Отродясь таких не видывал: формой они напоминали лопухи, только в синюю крапинку. А внутри, как подушки, наполнены соком.
Я замёрз и потянулся к брошенной львиной шкуре. И всё же взор вновь зацепился за экзотическую флору.
«Ничего не потеряю ведь, если прилеплю странную штуку на мерзкую рану? И без того одной ногой в могиле».
Удивительно, как листья вмиг приняли форму плеча и налипли на увечье. Спасительная прохлада окутала тело, взбодрила его и наполнила энергией. Одевшись, я взобрался на берег и, нахмурившись, поглядел на озёрную зыбь. Поёжившись, подобрал сандалии. На месте Лен обнаружил лишь табачный пепел.
Не думал, что пожалею об уходе Лен, но её сопровождение мне бы не помешало. Прав был отец, когда говорил, что я могу заплутать в трёх пиниях: будь то Рим или знакомая Авентинская роща, терялся я одинаково позорно. По дороге к озеру думал, будто путь короткий, но на перепутье, похоже, я повернул не туда.
Потерявшись в куще, я проклял всё на свете. Нога соскользнула с торчавшего из-под земли корня, и я, не удержавшись, свалился в кусты, за которыми оказался пустырь. Не в силах остановиться я летел, пока не столкнулся с препятствием.
«Препятствие» упало, выронив корзину, я приземлился сверху. Разлетелись гранаты, покатились в стороны. Ливий распластался, потирая ушибленное темя, а я с хохотом откатился и развалился посреди красных плодов.
– Заблудился? – Он улыбался в ответ на косые взоры проходящих мимо пиратов.
– Моя спутница исчезла, как только я обнажился.
Закатив глаза, Ливий придвинул корзину и, ползая на коленях, начал собирать фрукты. Я подал гранат – Ливий обернулся и не принял подачки, пока не оглядел мою руку.
– Ведь ему удалось воткнуть кинжал в тебя, – с подозрением произнёс он. – Не скрывай, если болен, друг. Я кое-чему научился у Плотия и могу осмотреть рану, а в лесу полно полезных трав и кореньев…
– Само совершенство, шельма! И во врачевании преуспел. – Я опустил гранат в корзину. Сжал и разжал пальцы левой руки, подивившись, что та внезапно прекратила болеть и даже не дрожала при движении. – Спасибо, обойдусь.
Неосознанно погладив плечо, ощутил влажную подозрительную вязкость. Выглядели как ламинарии. Они исцеляли меня – стоило озадачиться поиском волшебных водорослей про запас, чтобы взять их в дорогу.
Ливий спешно пихнул оставшиеся фрукты в корзину и поднялся, отряхивая пурпурную тогу от травы. Повесив ручку на сгиб локтя, он посмотрел устало на моё смущённое лицо. Я прикусил язык, смакуя грубость собственных слов в ответ на беспокойство Ливия. Всё-таки зачастую я страшно перегибал с гневом.
– Я кажусь тебе дураком, так ведь? – спросил Ливий, поглядев презрительно.
– Чего нет – того нет, – неопределённо
