Когда не горят костры - Джезебел Морган
– В этот раз ты угадал, – лукаво улыбнулась она, – мое имя Омела, и…
– И не радуйся раньше времени, девочка. Моя госпожа желает говорить с тобой.
Она притихла и покорно шла следом, пока Гарм вёл её по узким улицам Тронхейма, больше похожим на ущелья между отвесными скалами из бетона и пластика. Он никак не мог взять в толк, почему справедливая, равнодушная Хель решила снизойти к девчонке, если раньше не делала различий между нищими и богатыми?
Суровая госпожа всё ещё смотрела его глазами, и очертания улиц двоились и дрожали. Сложные, многоуровневые схемы проступали сквозь бетон, словно не виртуальная сфера мерцала над миром вещным, а тяжёлые монолитные здания и серое небо над ними были лишь иллюзией на каркасе из виртуальных схем. Гарм старался не смотреть под ноги, не замечать, как при каждом шаге разбегаются всполохи разрядов, словно идёт он по Биврёсту, а не по старому тёмному асфальту.
На Омелу он и вовсе не оглядывался – и так догадывался, что там увидит. Серая бесплотная тень, словно девочка и не существует на самом деле, ни разглядеть её, ни коснуться, ни узнать ничего о ней. Даже на распоследнего бедняка взгляни, и за ним тянется шлейф истории, и на нём мерцает виртуальный слепок, который становится с годами ярче и плотнее, а после гибели тела остаётся в виртуальности навсегда, слугой уже не Асгарда, но Хельхейма.
У высотки на набережной Гарм остановился, приглашающе махнул рукой.
– Ты здесь живешь? – В голосе Омелы звучало чистое детское удивление, запрокинув голову, она разглядывала вершину башни, скрытую низкими густыми облаками.
– А что тебя так изумляет, омела гребней? Где, по-твоему, должно жить псу Хель?
Она зябко повела плечами, когда шагнула за ним под высокий серый свод.
– Я не думала, что ты человек. Может, андроид или что-то другое. Кому бы ещё боги позволили прислуживать себе?
В узкой коробке лифта едва хватало места двоим, и Гарму пришлось смотреть на неё, на бесцветный силуэт, дыру в ткани виртуального мироздания. Под взглядами его и Хель девушка ёжилась и сутулилась, словно пыталась стать ещё меньше, ещё незначительней. Рядом с нею Гарм ощущал себя едва ли не йотуном.
– На службу к богам приходят обычные люди. Уже потом они становятся… не совсем людьми.
– А как ты стал псом Хель? Она избрала тебя?
Кончики пальцев кольнуло, словно от разряда статического электричества, в шорохе лифта послышался отголосок женского смеха. Гарм стиснул пальцы, чтобы унять дрожь закипающего гнева, чёрного и вязкого, как смола.
– Я тоже предложил ей сделку – моя служба и я сам, до потрохов, в обмен на ее милость. Но не ликуй – тебе повторить это не удастся.
– Уверен?
Злая ухмылка скользнула по её губам и тут же пропала, на миг превратив субтильного подростка во взрослую, беспощадную женщину.
Гарм промолчал. Он ни в чём не был уверен. Только одна надежда позволяла ему сохранять равновесие и спокойствие – что Хель желает говорить с девицей лишь для того, чтоб обрушить свой гнев на неё, возжелавшую нарушить незыблемые законы. Это было бы справедливо. Это было бы честно по отношению к нему самому, в конце концов! Он отдал Хель и судьбу, и имя и служил верно, выполняя любые поручения, не испытывая ни стыда, ни жалости лишь ради того, чтобы однажды, когда тело его истлеет, в царстве мёртвых оказаться рядом с женой и говорить с ней. Разве сможет девчонка предложить большее?
– Мёртвые не говорят с живыми, – повторил Гарм, убеждая то ли Омелу, то ли себя. – Мёртвые не говорят ни с кем, кроме Хель. Даже если госпожа примет твою жизнь, ты не сможешь встретиться с тем, с кем жаждешь.
Девушка передёрнула плечами, упрямо сжала губы, но взгляд не отвела.
– Посмотрим. Я умею заключать сделки.
Коротко дзинькнул лифт, выпуская их из своей утробы. Гарм протиснулся мимо Омелы, мельком ощутив её запах, слабый, травянистый, словно долгое время она вплетала в волосы живые цветы. Где ж она нашла их, в этом городе, где не осталось ничего нерукотворного?
Узкая квартира больше походила на конуру – самое то для пса, шутил Гарм сам с собой. У него уже давно не осталось друзей, которых можно было бы привести к себе, а продажными подругами он брезговал. Единственное, что он любил в квартире, – огромные панорамные окна, день и ночь затянутые мутными облаками. С каждым годом пелена туч опускалась ниже и ниже, укрывая город удушающим одеялом, превращая его в парник с грязным и горьким воздухом.
Девчонка оглядывалась с настороженным любопытством, как дикий зверёк. Всё ей было странно и непривычно, как она сама была странной и непривычной для горожан. Гарм видел – её пугала высота. Но она всё равно подошла к окнам на нетвёрдых ногах, не отрывая кончиков пальцев от стен.
– Так странно, – едва слышно пробормотала она. – Словно мира вокруг вовсе нет. Не страшно совсем.
Мышцы снова кольнула боль – госпожа проявляла нетерпение. Гарм рывком вытащил на середину комнаты табурет, знаком велел Омеле сесть. Внутри медленно разливалось тепло – злость сменилась мрачным ожиданием, предвкушением справедливой расправы, но у самого сердца засел холодок и колол иголочкой страха: а может, он ошибся в целях госпожи?
Омела села лицом к Гарму, поёрзала, устраиваясь поудобнее. Она снова казалась чадом неразумным и вопросы задавала ему под стать:
– И что теперь? Обсудим условия сделки?
Гарм оскалился.
– Расскажи, что ты хочешь и почему, омела колец, а госпожа моя решит, достойна ли ты сделки. Не скрывай и не лги перед лицом её, ибо ложь она всё равно углядит. И повернись к ней лицом!
Он несильно толкнул её в плечо, разворачивая к стене с зеркалом, в котором сам едва отражался по пояс.
Отразился бы.
В другой раз.
Омела сдавленно вскрикнула, зажала рот рукой. Замерла, словно её на паузу поставили.
– Мало кто готов раньше времени прийти на суд Хель, человечье дитя. Я выслушаю тебя.
В зеркале смутно и нечётко отражалась перепуганная Омела, лихорадочно блестели распахнутые глаза на худом лице. А за её спиной безмятежно стояла женщина, увенчанная сияющей короной из золота, с микросхемами вместо драгоценных камней, и тонкие провода от неё оплетали голову и уходили под кожу. Платье, отороченное мехами и украшенное богатой вышивкой, золотом и каменьями, лежало неподвижно, складка к складке. Она казалась живой, гораздо более живой, чем сама Омела, и только если внимательно приглядеться, можно было заметить, что правая половина лица её – пластик и металл.
Хель, богиня мёртвых, хозяйка Хельхейма, стояла позади девушки и улыбалась.
Омела оглянулась за спину, но там по-прежнему стоял Гарм, скрестив руки на груди. Он почтительно кивнул богине в зеркале и усмехнулся:
– Что же ты замолчала, омела колец? Не заставляй госпожу ждать.
Омела сглотнула и обернулась к зеркалу. Отражения Гарма в нём не было.
– Я… я хочу заключить сделку, – первые слова она еле выдавила, но овладела голосом и уже твёрже продолжила: – Я хочу увидеть моего погибшего брата и говорить с ним.
– Что же ты желаешь сказать ему?
От улыбки Хель становилось жутко, словно пасть могилы открывалась под ногами. Её голос вибрировал и внутри и снаружи, словно был повсюду, словно весь мир стал её устами.
– Я хочу спросить. О том, как он умер.
Хель склонила голову к плечу, и на девушку уставился матовый пластиковый глаз, неестественно белый, без радужки и зрачка.
– Ты говоришь не правду, но и не ложь. Древо обманов недурно тебя обучил, человечье дитя. Если ты хочешь заключить сделку, то будь правдива или же не надейся на честность в ответ.
Омела сглотнула и опустила глаза. Её голос дрожал и срывался.
– Мой брат хотел покинуть семью. Ему не нравились наши обычаи, наши законы… он враждовал с наставником, со старейшиной семьи, и не признавал его власти над нами. Он знал – если он просто уйдёт, то семья захочет вернуть его, ни перед чем не остановится, не успокоится. И он решил сделать так, чтоб они сами от него отреклись.
Гарм внимательно следил за её отражением, за спокойным, неподвижным белым лицом. Только голос её выдавал и глаза, предательски блестящие от слёз. Она перевела дыхание, чтоб не сорваться на жалобный всхлип, и продолжила:
– Дороже его никого у меня не было, поэтому, когда он пришёл за помощью, я не могла отказать. Я уговаривала его, молила отступиться от плана, но он меня не послушал. Он, – тут её голос всё-таки сорвался, – он хотел подключиться к Биврёсту. Стать таким же, как люди в городе – со второй сущностью, не цельным, не настоящим. И я… я помогла ему.
Она снова замолчала, плотно сжав губы и невидящим
