Сердце Эрии - Эйлин Рей
Его слова ледяными иглами вонзались под кожу, расплавлялись в жарком огне моей пылающей обиды и отравляли кровь злобой. Я стиснула зубы, сдерживая подступающие слезы.
Шейн хмыкнул, приняв мое затянувшееся молчание за позорное поражение, развернулся на пятках, рывком распахнул дверь и вышел на улицу.
Ворвавшийся в холл ветер, принесший запах гари и сырой земли, сдул оцепенение, осевшее пеплом на моей коже, и на смену терзавшей меня обиде пришла злость.
Я выбежала на крыльцо и, сжав кулаки, возмущенно бросила в спину Шейну:
– Тебе придется все мне рассказать, если хочешь, чтобы я молчала!
Я гневно воззрилась на друга. Мне не хотелось прибегать к подобным методам, не хотелось с ним спорить и ругаться, не хотелось ранить его чувства, но Шейн первый метнул в меня заточенные ненавистью слова.
– Вот как? – с неприкрытым удивлением произнес он, и его взгляд ожесточился. – Ну хорошо. Раз ты так просишь, то слушай.
Шейн глубоко вдохнул, будто приготовился к затяжному прыжку, и на его скулах заиграли желваки.
– Когда Шеонне было одиннадцать, сверстники в шутку заперли ее с Коулом в заброшенной хижине на окраине Эллора. Она испугалась. Не сумела совладать со своей Силой, здание вспыхнуло, а рядом не оказалось никого, кто смог бы ее остановить или успокоить. Была лишь Сив, старшая сестра Коула, которую ты видела в Перепутье, но она ничего не могла сделать против пламени, даже не сумела открыть дверь. И пока дом горел, напуганная Шеонна наблюдала за тем, как ее лучший друг сгорает заживо по ее вине.
Естественно, Коллегия замяла это дело благодаря отцу: у всех, кто хоть что-то видел, знал или подозревал о причинах пожара, отняли воспоминания, а тем, кто был тесно связан с погибшим ребенком, их подменили и выслали семью из города.
Шеонну же никто не тронул. Отец не позволил никому из Коллегии к ней приблизиться и даже помочь – побоялся, что в ее голову заложат мысли, которые однажды сыграют против него самого. И пока он боялся за себя, Шеонна страдала. Она перестала есть, ни с кем не разговаривала, целыми днями запиралась в комнате и пыталась сдержать огонь Слезами Эрии, которые не оставляли живого места на ее руках. И тогда я решил помочь ей сам. Я только начал обучение на Ищейку, еще неуверенно владел новообретенной Силой, но очень хотел облегчить ее боль.
Шейн запнулся, задумчиво посмотрел куда-то поверх моей головы.
– Я допустил ошибку, – не без усилия признал он. – Целый год Шеонна провела прикованной к постели под надзором лекарей, которые пытались восстановить ее рассудок – собрать воедино то, что я не успел разрушить. Им это удалось. Потерянный год заменили на ложные воспоминания о жизни в Варрейне в гостях у родственников, которых у отца там никогда и не было. Но Шеонна навсегда утратила чувствительность к чужой смерти, она просто перестала ее замечать и разучилась сочувствовать.
Шейн шумно выдохнул.
– Вот и всё. Надеюсь, ты утолила свое любопытство.
Я чувствовала удовлетворение, будто сумела сложить старый, набухший от сырости и холода пазл, который не поддавался на протяжении нескольких месяцев. Так вот какими рычагами Лукреция давила на Шейна! Вот почему Шеонна так странно себя вела, и вот почему погибший этой ночью ребенок сумел пробить брешь в ее очерствевшем перед смертью сердце… Но под приторным удовлетворением, мгновенно растаявшим, как сахарная вата, скрывались острые стекла. Я ощутила себя глубоко несчастной и виноватой.
Эспер неодобрительно заворчал, не разделяя мои чувства.
«Он просто боится потерять сестру, – попыталась я смягчить его злость. – Еще одну».
Тамиру вздрогнул, и я поспешила его успокоить: «Ты не виноват. Ты за нее отомстил».
Я невольно поежилась от холодного пронзительного ветра. Погода вторила нашему настроению: серые грозовые тучи затянули небо и грозили обрушиться проливным дождем.
Шейн уже спустился на тропинку, и я поспешила за ним. Друг остановился и сокрушенно вздохнул.
– Что еще?
– Что Шеонна вспомнит, когда проснется? – спросила я, хотя собиралась сказать совсем другое.
– Всю минувшую ночь, кроме ребенка.
Шейн избегал смотреть на меня, буравя взглядом почерневшие ветви за моей спиной, а я, наоборот, разглядывала его слишком смело: растрепанные каштановые волосы спадали на лоб, прикрыв глубокую морщинку меж сведенных бровей, а хмурые тени, опустившиеся на лицо, подчеркнули старые шрамы. Наверно, я должна была осуждать его за содеянное, злиться и винить, как Эспер, но я могла испытывать в этот момент только жалость.
Шейн не был плохим человеком.
Мы преодолели вместе слишком большой и сложный путь, и я понимала: будь у него другой способ помочь сестре, он бы им обязательно воспользовался, не причиняя вреда.
– Ты не виноват в том, что произошло в детстве, – наконец нашлась я со словами. – Несмотря на случившееся, ты спас Шеонну от саморазрушения.
Эспер несогласно рыкнул, но я задвинула его недовольство на задворки.
Шейн криво улыбнулся и неожиданно прижал ладонь к моей щеке – пальцы его руки всё еще покрывала запекшаяся кровь из уже исцеленного укуса. Я вздрогнула, но осталась на месте. Эспер неодобрительно зарычал и поспешил выстроить прочные стены между мной и Шейном на тот случай, если друг по какой-то причине вознамерится проникнуть в мою голову. Я не сопротивлялась, но была уверена: со мной он так не поступит.
– Спасибо, – искренне поблагодарил Шейн, без тени недавно обуревавшей его злости. Его рука мягко скользнула по щеке, пальцы задели шею и опустились на плечо, легонько сжав. – Я рад, что ты наконец-то нашла в себе силы не поддаваться влиянию зверя и мыслить самостоятельно.
Я снова вздрогнула: его слова оглушили, словно звонкая пощечина. Шейн же, будто ничего не заметив, отвернулся и направился прочь. А я так и осталась стоять посреди тропинки, рассеянно смотря в удаляющуюся спину.
– Воспоминания нельзя забрать. Их можно только спрятать, а спрятанное всегда можно найти, – неожиданно раздался сзади голос Эссы.
– Ты подслушивала? – вспыхнула я, резко развернувшись.
– Спокойно! – насмешливо воскликнула девушка и примирительно подняла одну руку; второй она опиралась на слегка погнутую трость. – Я спала в гостиной, а тут вы со своей правдой и неправдой. Сложно было вас не услышать.
– Почему ты спала в гостиной? – Я удивленно изогнула бровь, вспыхнувшее негодование развеялось, как прах на ветру.
– Караулила Шейна, – Эсса махнула рукой в сторону опустевшей тропинки, – хотела попросить немного подлатать меня, но ты его спугнула.
Олана Сентьера и тела соседей, включая маленького мальчика, обернули в грубые серые саваны и предали земле ранним утром под заунывное пение женщин. На похоронах собралось небывалое количество людей, среди которых были не только родственники или близкие друзья усопших, но и посторонние жители Вэйша, тронутые трагедией. Люди толпились вокруг свежих, хаотично выкопанных могил, не отмеченных даже наспех сколоченными табличками, и вместо возложения цветов грубо утрамбовывали только что закопанные ямы ногами.
«Это традиция, а не бессердечие, – развеял мое недоумение Эспер. – Когда эти могилы порастут свежей травой, люди забудут об их существовании и даже месте нахождения. Не все почитают память усопших, проливая слезы над каменными саркофагами или урнами с прахом, – для кого-то свобода родной души важнее привязанности к физической оболочке. Здесь, в Вэйше, и в Дарионе мертвых обычно сжигают, освобождая их души из плена костей, чтобы они скорее попали к Саит. Но тех, кто погиб в огне, предают земле. Некоторые считают, что погребальный огонь испугает уже опаленную душу, и она будет метаться по земле в страхе, ускользая от богини смерти, пока однажды, так и неупокоенная, не обратится в Тень. Поэтому их тела закапывают: душа успокоится, пока кости будут медленно гнить, и через несколько лет, освободившись, она сама с радостью нырнет в объятия Саит».
В словах Эспера звучала легкая насмешка: его забавляли человеческие традиции, которые он считал глупыми. Но я все равно с удовольствием выслушала его речь и теперь
