Павел Корнев - Спящий
Прежде чем профессор успел поднять тревогу, Рамон с племянником скрутили его и засунули в рот откромсанный от белого халата рукав. И хоть Берлигер отчаянно извивался, на него очень споро натянули мою смирительную рубашку и оставили валяться на полу.
После этого Тито вернулся в коридор и не без труда, но все же втолкнул каталку в кабинет.
– Что теперь? – спросил он у дяди, который перерывал картотеку профессора.
– Карауль, – распорядился Рамон.
Вскоре крепыш отыскал мою больничную карту и, выложив на стол стопку каких-то бланков, принялся уверенными взмахами перьевой ручки выводить на черновике подпись заведующего отделением.
Я не утерпел и перегнулся с каталки к Берлигеру. У того задергался левый глаз.
– Знаете, чего я хочу, профессор? – спросил я тогда. – Я хочу вас убить. Но это было бы неправильно. Вы сейчас мне ничем не угрожаете…
– Лео! – одернул меня Рамон.
– Мы просто разговариваем! – отмахнулся я от бывшего напарника и вновь обратился к профессору: – И месть как мотив тоже не вполне годится. Вы ведь вылечили меня. Пусть нисколько этого не хотели, но электротерапия помогла справиться с параличом. Я ценю это. Поэтому не убью вас… сразу. Но однажды, когда вы будете возиться со своими приборами, я подойду сзади и воткну вам один провод в левое ухо, а другой – в правое. Не беспокойтесь, вы не умрете мгновенно. Я не поленюсь выяснить, какое напряжение способно поджарить мозг в… щадящем режиме. О, это будет чудесный эксперимент!
Тито хохотнул, и его дядя нервно вскинулся от стола.
– Тише вы!
– Профессор, запомните этот разговор. Когда-нибудь вы обернетесь, а…
– Да заткнись ты! – взбеленился Рамон. – Заткнись и не шуми!
Я замолчал, но не отказал себе в удовольствии воспроизвести характерный жест, проведя пальцем по горлу. Лицо профессора приняло оттенок свежевыпавшего снега, только еще слегка зеленоватый. Он мне поверил, и от легонького отголоска чужого страха на миг стало легче на душе, словно вновь пробудился мой талант сиятельного.
Но нет – не пробудился.
Дьявол! Да кто я теперь такой?!
– Уходим! – скомандовал Рамон, поднимаясь из-за стола. С собой он забрал мою медицинскую карту и собственноручно заполненный бланк о выписке пациента в связи со смертью от естественных причин.
Тито вновь укрыл меня простыней и выкатил в коридор, а Рамон Миро запер кабинет профессора и, обломив ключ в замке, с деловитым видом последовал за нами.
Никто из санитаров и уборщиков неладного не заподозрил. Глазеть – глазели, но с расспросами не приставали и тем более не пытались остановить. Старший охранник проявил едва ли больший интерес к покойнику и просмотрел протянутые Рамоном бумаги без всякой охоты.
– А где доктор Эргант? – только и спросил он, не определив в подписи заведующего отделением фальшивки.
– На утреннем обходе, – не растерялся Миро.
Больше вопросов у больничной охраны не нашлось. Тито выкатил меня на улицу и по узкому пандусу спустил тележку с крыльца.
– Быстрее! – прошипел Рамон и махнул рукой очередному фальшивому полицейскому у припаркованного на выезде со двора броневика. Тот немедленно подскочил к боковой дверце и распахнул ее настежь.
Порыв ветра сорвал простыню, но Тито не обратил на это никакого внимания и ускорился, изо всех сил толкая каталку к самоходному экипажу. Мелькнули огороженный высоким забором двор и мрачная громада основного здания психиатрической лечебницы, а потом Миро подхватил меня под мышки и втащил в кузов. Тито запрыгнул следом, и броневик под резкие хлопки порохового движка тронулся с места, быстро набрал скорость и выехал со двора психиатрической клиники.
Миг-другой, и мы покатили прочь по затянутому утренним туманом городу.
– Фух! – шумно выдохнул тогда Рамон и расстегнул жесткий воротничок мундира. – Лео, дружище, это не мое дело, но как тебя угораздило угодить в «Готлиб Бакхарт»? Проблемы с головой?
– Простое недоразумение, – не стал откровенничать я. – Я все улажу.
– Нисколько не сомневаюсь, – рассмеялся мой бывший напарник. – Куда тебя везти?
– А куда меня можно везти в таком виде? – ответил я, без сил разваливаясь на боковой скамье.
Рамон брезгливо скривился и признал:
– Да, пахнет от тебя не слишком хорошо.
– Ты сама тактичность.
– Поверь, Лео, я действительно очень тактичен. Видел бы ты себя со стороны!
Я только вздохнул.
– Вези меня к себе в контору. И узнай, где сейчас живет Альберт Брандт.
– Что насчет пятидесяти тысяч?
– Заплачу, как только встречусь с поверенным.
– Скажи, Лео, то решение суда было настоящим? – спросил вдруг Рамон. – Моран имеет к этому какое-то отношение? Стоит мне озаботиться поиском алиби?
– Забудь, – отмахнулся я. – Моран здесь ни при чем.
– «Готлиб Бакхарт»! – покачал головой крепыш. – Подумать только!
Я ничего не ответил. Броневик шел по заасфальтированной дороге мягко-мягко, и меня укачало. Но глаза не слипались, просто мутило. Когда колеса затряслись на брусчатке, а потом начали проваливаться в выбоины переулков фабричной окраины, стало легче, но и так вывернуло наизнанку, только выбрался из кузова на задний двор конторы Миро.
– Пить! – прохрипел я, выпрямляясь.
– Держи, – протянул Рамон мне пузатую фляжку.
Я надолго присосался к ней, остатки воды вылил себе на голову.
– Брр! – поежился из-за утренней прохладцы. – Как-то холодно для сентября!
– Лео, – как-то странно глянул на меня Рамон, забирая фляжку, – конец октября на дворе.
– Драть! – непроизвольно ввернул я любимое словечко вымышленного друга и попросил: – Согреешь пару ведер воды?
– Любой каприз за твои деньги! – усмехнулся крепыш и спросил: – Ты хорошо знаешь парня, которого прислал ко мне?
– К тебе кто-то приходил? – удивился я. – Это была не телеграмма?
– Нет, не телеграмма. Так ты его знаешь?
– Нет. А что?
– Мне он не понравился. Из благородных. От таких жди беды.
– Плохо, – пробормотал я. – Я должен ему услугу.
– Не хочу ничего знать, – отмахнулся мой бывший напарник и ушел греть воду, а я заполз на нижнюю ступеньку крыльца. Было холодно, но свежий воздух прочистил голову и прогнал тошноту. Стало легче.
Черт, да я словно второй раз родился!
Воду пришлось ждать чуть меньше четверти часа, и хоть за это время я изрядно озяб, но все же без колебаний стянул с себя больничную робу и с отвращением выкинул ее в кучу мусора. А потом, несмотря на бурые отметины свежих синяков, принялся остервенело тереть себя куском грубого мыла. Рамон поливал меня теплой водой.
– Здорово тебя отметелили. И худой, смотреть больно, – отметил он, когда я вытерся колючим полотенцем и надел застиранные до серости штаны и рубаху, слишком короткие для меня. – Есть хочешь?
