Павел Корнев - Спящий
Кости крутило, суставы ломало, нестерпимо хотелось пить. Смирительная рубашка насквозь пропиталась соленым потом, дыхание стало прерывистым и неровным. И адски раскалывалась голова. Сейчас я легко отрекся бы от чего угодно за стакан воды и пару глотков опиумной настойки, но никто не собирался меня ни в чем убеждать.
Знаете, почему дьявол не покупает человеческие души? Да просто они, как перезрелые яблоки, падают к его ногам! Мы сами – худшие враги самим себе, и самые лучшие искусители – тоже мы сами. Нет такой мерзости, которой человек не выдумал бы оправдания.
Чувствуя, как овладевает сознанием безумие, я перевалился на бок, уперся лбом в стену и поднялся на колени. Меня немедленно вырвало, ребра свело от боли, но зато слегка прояснилась голова. Я отодвинулся от забрызгавшей войлок рвоты и продолжил стоять на коленях. Просто стоял, не молился, нет.
Но не молился не оттого, что бесповоротно лишился веры; просто молиться надо по велению души, глупо просить о чуде в безвыходной ситуации. Чудес не бывает. Я знал это наверняка.
«Чудес не бывает», – так думал я, когда в коридоре послышались взволнованные голоса, а потом с лязгом распахнулась дверь карцера, и меня ослепил луч мощного электрического фонаря.
Но мнения своего я не переменил. Я не верил в чудеса. Я верил в сделки.
Только бы это не оказалась сделка с дьяволом…
– Вот он! – объявил доктор Эргант. – Но мы не можем его вам отдать. Пусть он и преступник, сюда он помещен по решению суда!
В следующий миг выряженный в полицейский мундир Рамон Миро толчком в спину запихнул врача в карцер и нацелил на сопровождавшего его санитара выдернутый из кобуры револьвер.
– Заходи! Пикнешь – пристрелю!
Парень повиновался.
– К стене! – приказал Рамон, и работники психиатрической лечебницы поспешно отступили вглубь карцера.
Автоматический револьвер «Веблей – Фосбери» четыреста пятьдесят пятого калибра, массивный и громоздкий, мог убедить воздержаться от глупостей кого угодно.
– Идти можешь? – спросил меня Рамон, не спуская глаз с пленников.
– Нет, – признался я.
– Тито, помоги ему!
Паренек в форменном плаще и фуражке с кокардой переступил через порог, и я качнулся вперед, поднимаясь с колен. Пошатнулся и не устоял бы на ногах, но племянник Рамона вовремя обхватил меня и выволок в коридор, где и оставил лежать на полу.
– Снимите смирительную рубашку! – потребовал я. – Быстрее! Рук не чувствую!
Тито ослабил завязки, и я замычал сквозь стиснутые зубы от боли, когда в пережатые руки начала возвращаться чувствительность.
– Стаскивай! – повторил я.
– Нам тебя еще мимо охраны проводить! – объявил Рамон, возвращая револьвер в кобуру. – На улице снимем!
– Проводить? Да кто нас выпустит?! С боем придется прорываться! – И, не став ничего слушать, я продолжил попытки сдернуть с себя ненавистное одеяние самостоятельно.
– Чертов упрямец! – выругался Миро. – Тито, да помоги же ты ему!
Племянник Рамона стянул с меня смирительную рубашку, обхватил за плечи и поставил на ноги, и я со стоном привалился к стене, хоть и прекрасно осознавал, что время утекает как вода сквозь пальцы.
– Нужна каталка, – сказал я, не в силах сдвинуться с места. – Каталка! Найдите каталку!
Рамон зло глянул на меня, но тут же щелкнул пальцами.
– Точно, каталка! Тито, помнишь, одна стояла в коридоре? Бегом!
Племянник крепыша убежал, громыхая подковками форменных сапог, а я перебрался по стене к двери карцера, открыл смотровое окошко и заглянул внутрь.
– Лео, ты что творишь?! – всполошился Рамон.
– Отстань! – отмахнулся я и улыбнулся пленникам. – Знаете, доктор, что я сейчас сделаю? Я отыщу керосин и спички. А потом вернусь. Не уверен, что войлок хорошо горит, но с керосином он полыхнет! Всех спалю! Все ваше змеиное гнездо!
Санитар тихонько заскулил от страха, а доктор Эргант побледнел как полотно, но сполна насладиться их ужасом не получилось. Рамон оттащил меня от двери и захлопнул окошко.
– Лео, скажи, что ты пошутил! – прорычал крепыш, лицо которого побагровело от гнева. – Мы на такое не подписывались!
Я не шутил. Я пугал. Но вдаваться в детали не стал и сполз по стене на каменный пол.
– Рамон, какой керосин? Окстись! Надо убираться отсюда!
Миро кивнул, но продолжил смотреть на меня с нескрываемым подозрением.
Он мне не доверял.
В этот момент по коридору разнесся скрип расшатанного колесика, и Тито загнал в наш закуток каталку. Спасители в четыре руки уложили меня на столь знакомое средство передвижения, а потом накинули сверху не слишком чистую простыню.
– Что за черт?! – опешил я.
– Уймись! – приказал крепыш. – Побудешь немного мертвецом, от тебя не убудет!
И мы отправились в путь. Если кто-то из встречных санитаров и докторов и обращал внимание на невесть что позабывших в клинике констеблей, с расспросами они к стражам порядка не приставали. И лишь дежуривший на выходе из блока охранник поинтересовался:
– Это еще что такое?
– Да буйный ваш, – зевнул Рамон. – Который двух санитаров порезал.
– Этот? – озлобился охранник. – И что с выродком приключилось?
– Из смирительной рубашки выпутался, да и удавился, – невозмутимо поведал мой бывший напарник.
– Или помог кто, – подыграл ему племянник. – Ничего подозрительного ночью не видели, любезный? У нас этот персонаж по серьезным делам проходит. Могли помочь, могли…
– А я только на дежурство заступил! – быстро ответил дядька и зазвенел ключами, отпирая дверь, но засомневался: – Как же вы его без документов-то?
– Вот сейчас и оформим, – легко выкрутился Рамон Миро. – Заведующий отделением уже на месте, он все сделает.
– Профессор Берлигер? – протянул охранник. – А ведь и верно. Кто как не он…
Каталка дернулась, переезжая через высокий порожек пандуса, и я сдернул с лица простыню.
– Что еще? – прошипел Рамон, возвращая ее обратно. – Ну?
– На проходной без документов не выпустят. Дохлый номер.
– Там трое лбов, – припомнил Тито. – Все с револьверами.
Миро беззвучно выругался и остановился у двери кабинета Берлигера, в щель из-под которой выбивалась тоненькая полоска света.
– Пятьдесят тысяч франков или пять лет каторги. Выбирать тебе, – напомнил я, и мой бывший напарник, отбросив сомнения, вломился в кабинет профессора.
– Что вам угодно? – удивился заведующий отделением, который стоял перед вешалкой с длинным плащом в руках.
Прежде чем профессор успел поднять тревогу, Рамон с племянником скрутили его и засунули в рот откромсанный от белого халата рукав. И хоть Берлигер отчаянно извивался, на него очень споро натянули мою смирительную рубашку и оставили валяться на полу.
