Ловец Мечей - Кассандра Клэр
Когда дверь захлопнулась, Кел кое-как принял сидячее положение. Он был не один. В карете находился кто-то еще – нет, их было даже двое, – а еще он заметил металлический блеск. Когда глаза Кела привыкли к темноте, он увидел совсем рядом серебристый клинок и почувствовал, как острие коснулось его горла. Он закрыл глаза.
На мгновение воцарилась полная тишина; Кел слышал только свое дыхание и не видел ничего, кроме кинжала, приставленного к горлу. Потом кучер хрипло крикнул, карета тронулась, и «Каравелла» осталась позади.
– «В стародавние времена гнев королей-чародеев испепелил землю, – читала вслух Лин, – ибо они получили такую власть, которой могут обладать только Боги, но не люди. Их ярость уничтожала горы и заставляла моря вскипеть. Там, где на землю обрушивалась магия, почва и камни превращались в Огненное стекло. Все в ужасе бежали – все, кроме Адассы, королевы Арама[8]. Только она осмелилась выступить против них. Зная, что она не может одолеть их, Адасса уничтожила саму магию и тем самым обезоружила чародеев. Вся магия исчезла из этого мира, кроме той, что Адасса сохранила для своего народа, магии гематри. А Адасса ушла в царство теней, где стала Богиней, светом ашкаров, ее Избранного народа».
Лин закрыла книгу. Мариам, утонувшая в подушках, слабо улыбнулась.
– Мне всегда нравится слушать те главы, где говорится об Адассе как о смертной женщине, героине, – сказала она. – До того, как она стала Богиней. У нее были моменты слабости, она испытывала страх, как все мы.
Лин приложила тыльную сторону ладони ко лбу Мариам и с облегчением поняла, что жар отступил.
Когда они вернулись с площади Валериана, Мари кричала и металась в горячке. Стражники у ворот Солта перепугались, увидев дворцовую карету, но помогли Лин перенести Мариам внутрь. Они доставили ее подругу домой к Лин, и она устроила ее в комнате Джозита; брат был на Золотых Дорогах, и Лин знала, что он не стал бы возражать.
Ей пришлось поспорить с Ханой Дорин, которая считала, что за Мариам будут лучше ухаживать в Этце Кебет, Доме Женщин. Но Лин привыкла спорить с Ханой. Лин напомнила ей, что она врач, что никто лучше Ханы не знает, насколько она искусна в своем деле, и что здесь, в маленьком доме Лин, Мариам может рассчитывать на полный покой и постоянное внимание.
Спор закончился после вмешательства Мариам; она повернула к ним голову и между приступами кашля выдавила:
– Да что же это такое, в самом деле! Вы будете ссориться из-за меня даже после того, как я умру и мое тело остынет! Хана, разреши мне остаться с Лин. Я хочу этого.
И Хана сдалась. Она помогла Лин переодеть Мариам в чистую ночную рубашку, наложила компрессы с холодной водой на лоб и руки. Лин сделала примочки из отвара энотеры и приложила к груди Мариам, чтобы снять воспаление; потом приготовила несколько снадобий для приема внутрь. Настои корицы и куркумы облегчали кашель, смесь женьшеня, подсоленной воды, лимона и меда помогала расширить бронхи, эфирное масло нарда успокаивало нервы.
Несмотря на компрессы, жар усиливался, и Хана отправилась за корой ивы в садик, где они выращивали лекарственные травы.
Как это часто бывает, Мариам стало легче после полуночи. Не только конец, но и выздоровление по обыкновению приходило поздней ночью: вопрос жизни и смерти решался под покровом тьмы. Когда Мариам проснулась в полном изнеможении, с болью во всем теле и сказала, что не сможет уснуть, Лин решила почитать ей книгу старинных сказаний, которую нашла на подоконнике. В детстве они с Мариам обожали рассказы об умной и смелой Адассе, которая одержала верх над королями-чародеями, но при этом сумела сохранить частицу магии, исчезнувшей после Раскола, и подарила ее своему народу. Благодаря ей ашкары до сих пор могли пользоваться чарами; без Богини они были бы беспомощны, как все прочие.
– А ты помнишь, что мы выдумывали, когда были маленькими? – улыбнулась Мариам. – Мы с тобой были уверены в том, что ты или я станем воплощением Богини, вернувшейся на землю. Мы одевались в синие плащи и пытались колдовать. Я по полдня тратила, стараясь силой мысли сдвинуть с места веточки и бумажки.
«Это было так давно», – подумала Лин. Хотя это и не было первым ее воспоминанием.
Она помнила отца и мать, которые, будучи торговцами, путешествовали по Золотым Дорогам; от них пахло корицей, лавандой и далекими странами. Она помнила, как они качали ее на руках, подбрасывали, а она смеялась; помнила, как мать готовила еду, а отец высоко поднимал маленького Джозита и мальчонка тянул к небу пухлые ручки.
Но Лин не помнила того дня, когда узнала об их смерти. Она полагала, что это должно было случиться, кто-то должен был им сообщить. Наверное, она плакала – потому что поняла; а Джозит плакал, потому что ничего не понимал.
Бандиты напали на караван ее родителей неподалеку от границы пустыни Джикал, там, где когда-то лежала страна Арам. Товары забрали, родителям Лин перерезали горло и бросили их тела на Дороге, на съедение стервятникам. Хотя, конечно, никто не рассказывал ей об этом. Но она слышала, как перешептывались люди: какой ужас; какая жуткая смерть; и что теперь будет с детьми?
Ашкары дорожили своими детьми. Дети символизировали надежду на выживание для народа, у которого не было родины и которому после Раскола постоянно грозило исчезновение. Все решили, что их возьмет к себе единственный оставшийся в живых родич, дед по матери. Лин даже поняла, что им завидуют. Майеш Бенсимон, советник короля. Он был самым влиятельным человеком в Солте после махарама. Ему принадлежал большой дом около шуламата. Разумеется, им повезло, их ждала обеспеченная жизнь.
Только они были ему не нужны.
Лин вспомнила, как сидела у себя в комнате с Джозитом на руках, а Давит Бенезар, махарам, разговаривал с Майешем в коридоре. «Я не могу этого сделать», – сказал Майеш. Несмотря на слова, звук его голоса ненадолго принес Лин утешение. Он был связан в ее представлении с родителями, с праздничными вечерами, когда семья собиралась за столом и Майеш при свечах читал вслух отрывки из «Книги Макаби». Он задавал внучке
