Исчезнувшая стражница - Марта Гонсалес Альварес
– Черт бы тебя побрал! Мне жаль, но притворяешься ты отвратительно. Я не верю, что ты подтолкнула Хану по этой причине, – заявляет Эрин. – Хана, может быть, не поняла, но…
– Хана совсем неглупая, знаешь?
– Так еще лучше! – Эрин кладет одну руку на бедро, а другой властно указывает на улицу, по которой ушла Хана. – Теперь ты можешь бежать и извиняться («Боже, я никогда не думала, что скажу это»)… за то, что толкнула ее навстречу единорогу-убийце.
– Извиняться? Точно так же, как ты извинялась перед Норой после ссоры у меня дома?
– Это не идет ни в какое сравнение! Я сказала ей бросить своего парня, и это правда. А ты чуть не превратила свою лучшую подругу в радужный шашлык! Какая муха тебя укусила?
Эрин обвиняюще тычет в нее пальцем. Как только она поднимает руку, Ирис испуганно делает шаг назад. Она тут же моргает и возвращается на место, но, к сожалению, недостаточно быстро.
– Подожди минутку… – бормочет Эрин. – Это паранойя, да? Что ты делала со своими силами, Ирис?
– Ничего, – с вызовом отвечает та.
Эрин сверлит ее взглядом. В течение нескольких секунд они молчат, и в конце концов Ирис разрывает зрительный контакт. Она оборачивается и оставляет Эрин стоять посреди пустого парка, уходя в том же направлении, что и Хана.
Еще немного, и Эрин начнет истерично смеяться. Почему люди не слушают ее с первого раза? Разве они не понимают, что их жизнь стала бы намного лучше? Вот Эрин всегда к себе прислушивается, и заметно, что у нее это очень хорошо получается.
– Такие вот дела, значит… – вздыхает она.
Эрин стряхивает траву, прилипшую к ногам, и направляется в больницу, чтобы разузнать о возможной жертве демона, освобождению которого поспособствовала она лично.
Отличное решение.
Хана
Хана и Ирис дружат с… ну, они дружат сколько себя помнят.
Хана знает Ирис во всех ее проявлениях, даже в тех, о которых никто больше не знает: Ирис, которая дарит лучшие подарки, злую Ирис, грустную Ирис, даже ту Ирис, которая танцует под песни из «Питера Пэна» в пижаме (ладно, такое было всего один раз, но главное, что было!).
Однако Ирис, которая только что осталась в парке… она не видела никогда прежде. Это как поставить пластинку с любимыми песнями и внезапно обнаружить, что она издает противный скрип.
Она не понимает, что произошло, но на этот раз ей и не хочется это выяснить. Не хочется даже об этом думать. Так она расстраивается, а грустить Хана не любит.
«Давай не унывай!» – подбадривает она себя, касаясь кончиками пальцев кирпичных зданий, мимо которых проходит. «Ты же идешь смотреть „Возвращение демона-пираньяконды“!»
Но это не помогает ей почувствовать себя лучше, и девочка начинает беспокоиться. Как можно грустить, смотря фильм о пираньях, превратившихся в анаконд, превратившихся в демонов?
Хане в голову приходит только одно решение в такой безвыходной ситуации: она делает глубокий вдох, чувствуя, как воздух наполняет легкие, и изливает свою глубочайшую боль в песне.
– Забудь заботы, и держи трубой хво-о-ост – вот и весь секре-е-ет… Акуна Матата!
Хотя проходящие мимо люди, несомненно, поражены ее огромным талантом, Хана так и не ощущает себя счастливой. Тихий голосок недовольства все еще просится наружу, мешая ей полностью прочувствовать вдохновляющие строки «Акуны Мататы». Обычно, когда Хана поет на улице (или где-то еще), она забывает обо всем вокруг: иногда девочка даже не замечает уличных фонарей (из-за этого с ней случались некоторые инциденты). Но сейчас ей так тяжело сосредоточиться на своем исполнении, что она даже обращает внимание на растрепанные волосы Габриэля, приближающегося к ней с противоположного конца улицы.
– Акуна Матата! – приветствует ее Габриэль. – Чему ты так радуешься? Ты в предвкушении фильма о пираньях, превратившихся в анаконд, превратившихся в демонов, да?
– Ого, – думает Хана. – Оказывается, мой актерский талант еще круче, чем я думала.
Встреча с другом действительно ее воодушевляет. С ним легко говорить: у него всегда найдется что ей показать – например, видео с самыми смешными и нелепыми падениями или новейшими тенденциями списывания на экзаменах.
– …и мне рассказали, что Йон очень быстро приблизился к парте, и Бэк попытался выбросить шпаргалку, но она была приклеена к резинке его трусов, и он…
– Эй, кстати об экзаменах, – перебивает Хана. – Как прошла пересдача по математике?
Габриэль останавливается посреди улицы.
– Ну… – говорит он, почесывая затылок.
– Только не говори, что ты завалил!
– Нет, не завалил! – услышав это, Хана улыбается. Однако выражение лица, с которым Габриэль разглядывает кроссовки, заставляет ее замереть в напряжении. – Я опоздал, и меня не пустили на экзамен.
Хана раздраженно цокает языком. Она никогда не понимала привычки некоторых учителей не пускать в класс, если ты немного задержался. «О нет, как же так, ты такая безответственная, раз опоздала на урок на пару минут, поэтому иди-ка ты отсюда и вообще больше не появляйся!» В любом случае, она вынуждена признать: опоздать на экзамен – это слишком, даже для такой ходячей катастрофы, как Габриэль.
– Твоя мама оторвет тебе уши!
– Я не виноват! Меня заперли в ванной. Как в фильме ужасов. Я тянул и тянул за ручку, но дверь не открывалась, – он произносит это глубоким, мрачным голосом, который Хана обычно называет «театральным»: именно его она использует, когда играет, или когда рассказывает страшные истории в летнем лагере (хотя она никогда их не заканчивает, потому что пугается, так и не дойдя до конца). – А потом… Я не знаю. Все было очень странно. К счастью, брат Ирис проходил мимо и нашел меня.
– Крис?
– Ага. Но когда он вызволил меня из туалета, было уже поздно и…
Габриэль продолжает рассказывать о своем приключении, но Хана уже его не слушает. Упоминание об Ирис напомнило ей о вещах, которые она успела забыть. Сейчас ее единственная мысль: «Да забей на Ирис!» – но переваривание этой идеи в голове не очень помогает выкинуть из головы мистикал Ментального центра.
Габриэль похлопывает ее по плечу.
– Хана, ты меня не слушаешь!
– А, что… – она колеблется. – Да нет, я слушаю!
– Ну-ка, и что я только что сказал?
– Что математика – это план по захвату мира, разработанный агентами ЦРУ?
Габриэль пристально смотрит на нее.
– Тебе повезло, – говорит он, и Хана едва сдерживает вздох облегчения.
– Колись, что с тобой?
Хана знает, что не может сказать Габриэлю правду. Она всегда была сторонницей того, что время от времени можно приврать, но обманывать Габриэля ей кажется… неправильным. Затем она вспоминает слова, которые часто говорит дедушка (кроме «Не рассказывай маме, что я доел пиццу»): «Если хочешь что-то спрятать, оставь это на виду». Совет не очень-то помог, когда он разбил любимую вазу отца и сложил осколки на кофейном столике, но, возможно, стоит попробовать еще раз.
– Я только что сражалась с единорогом, –
