Дэн Ченслор - Разрушенное святилище
Толстые стебли деревьев, вырезанные мастером на дубовых створках, начали гнуться. Безглазые твари, сидевшие на них, заскользили вниз, к подножию. Несколько оленей пробежали глубине волшебного леса, стаи птиц с тихими криками вспорхнула в далекое небо.
Створки не разошлись в стороны, но изогнулись, словно то был мягкий бархатный полог шатра. Терранд вошел, застав Трибуна за его обычным занятием, — работой.
Сидя за невысоким столом, Ортегиан быстро что-то писал. Его крошечные ручки вряд ли были пригодны для этого. Темная влага воспаряла из чернильницы усилием воли, крошечными каплями замирала в воздухе и ложилась на пергамент тонкой вязью строк.
Карла поднял лицо, взглянув на гостя с мягкой приветливой улыбкой, — и сложно было поверить, что уродливые черты способны на это выражение.
— Как хорошо, что ты заглянул, Терранд, — произнес он, и горсть темных капель, уже зависшая над пергаментом, вернулась обратно в чернильницу. — Вечер был утомительным, не так ли?
Ортегиан положил руку на плечо гостю.
Полудракоп вздрогнул. Он так и не привык к этому. Крошечные ладони Трибуна оставались сложенными на груди, но генерал, стоявший в добрых двадцати шагах от него, — явственно ощутил их прикосновение.
Это было тем более неприятно, что полудракон никогда раньше не чувствовал человеческого касания — толстая крепкая чешуя, покрывавшая каждый клочок его тела, обычно защищала от подобных знаков внимания.
— Столько дел, Терранд, — продолжал карлик, не двигаясь в своем кресле, и в то же время мягко увлекая гостя внутрь комнаты. — Мне говорили, что ты уже подготовил лагерь для ополченцев?
— Это так, сир, — отвечал генерал.
Подобное обращение никак не подходило Трибуну, свободно избранному народом. Оно заставляло вспомнить о недавних временах, когда в Валлардии правили жестокие и своенравные короли.
Терранд знал, что Ортегиан не любит этого слова. Но также ему было известно, что Трибун никогда и никому не сделает замечания по пустякам, — как и не простит ослушания в главном.
Поэтому генерал упорно называл правителя «сир». Отчасти для того, чтобы подчеркнуть свою независимость и немного подразнить карлу — как хочу, так и обращаюсь. Но самое главное, генерал хотел провести четкую границу между собой и правителем, — который со всеми вел себя одинаково, будь то чародей Гроциус или лакей.
Терранд не мог разгадать — правда ли Ортегиан не видит разницы между сановником и смердом. Или подобным обращением карла стремился завоевать друзей в каждом встречном, справедливо полагая, что порой нищий оказывается полезнее короля.
А может, Ортегиан так высоко ценил самого себя, что все вокруг него — и бродяги, и императоры, — казались ему одинаково жалкими?
— Генералы спрашивают, разумно ли устраивать лагерь за городской стеной, — продолжал Трибун своим мягким, негромким голосом.
Терранд улыбнулся.
Он знал, в подобных спорах Ортегиан обычно принимал его сторону.
— Шпионы докладывают, что курсантская армия пока не движется к нашим границам, — ответил военачальник. — Уверен, они создали магический полог именно для того, чтобы подготовиться к войне. Мы тоже должны воспользоваться этим преимуществом, сир…
Трибун слегка поморщился.
Полудракон насладился этим зрелищем, как глотком хорошего вина.
Он не дорожил фавором Ортегиана — полагая, что лишь гордость и независимость делают честь солдату.
— Армия, которую мы собрали, — ополченцы. Они ничего не умеют. Их нужно тренировать — а в казармах едва места хватает. Маршброски, постройка временных укреплений, форсирование рек — как обучить этому новобранцев в городе? Если не подготовить их к бою, проще сразу убить их и забросать курсаитов трупами.
Лезвие топора, глубоко вошедшее в голову Терранда, сверкнуло в свете камина, — словно кровавое солнце, взошедшее за его спиной.
Трибун улыбнулся.
— Именно это я и сказал генералам…
В первый же момент, как военачальник вошел в его покои, Ортегиан понял — предстоит обсудить нечто неприятное. Поэтому поспешил сразу же подчеркнуть, что они с Террандом — союзники.
Теперь можно было перейти к вопросу, ради которого тот пришел.
— Я хотел поговорить о Конане, сир, — молвил полудракон.
Карла поджал нижнюю губу, отчего клыки стали казаться еще длиннее.
— И правда, непростая ситуация, — согласился он.
— Варвар был другом Фогаррида, — продолжал военачальник. — И остался. Он никогда не поддержит нас. Ему нельзя доверять. Пусть уедет из страны как можно скорее.
Ортегиан кивнул.
Это можно было принять за знак согласия, однако он произнес:
— Подумай, как это будет выглядеть. Конан — народный герой. Победитель тирана Димитриса. Валлардийцы любят его — легко любить человека, о котором почти ничего не знаешь.
Карла слегка приподнялся над своим столом.
— Теперь, когда над страной нависла тень курсантской угрозы — как можем мы прогнать из дворца Легенду? Нам придется считаться с ним. Уважать его…
— И любить? — усмехнулся полудракон.
— Почему бы и нет, — кивнул карла. — Хотя это не обязательно. В конце концов, Терранд, рукопашный бой насмерть так похож на объятия двух влюбленных…
— Не знаю, надо ли идти к Гроциусу, — пробормотал Копан.
Киммериец стоял перед высоким зеркалом, созданным в форме цветка лилии. Северянин пытался застегнуть на плече парадную мантию, — такую подарили всем гостям перед окончанием торжественного приема.
Конан терпеть не мог подобной одежды, чувствовал себя в ней скованно, к тому же, ему не нравилось, когда кто-то другой указывает ему, как одеваться.
Однако отвергнуть подарок было бы неприлично, к тому же киммериец догадывался, что тот был сделан не только из безмерной щедрости, внезапно охватившей Трибуна.
Дворцовая стража не могла запомнить в лицо всех, кто остановился в гостевых покоях. Парадная мантия служила ненавязчивым пропуском, который подсказывал, что перед тобой — верный друг Валлардии, а не курсантский шпион.
Трибун проницательно догадался, что для наемников его подарок — знак фавора, которым солдат удачи будет гордиться, как шрамом, полученным в бою с мантикорой. Гости не станут разбрасывать свои мантии где попало, и те вряд ли попадут в чужие руки.
Конечно, небольшой риск оставался, но он был ничтожен по сравнению с выгодой простого и изящного плана.
Ортега не хотел наполнить дворец сворой малознакомых людей, каждый из которых может оказаться предателем. Но и вводить строгие меры безопасности не собирался, — это значило оскорбить гордых наемников, а что еще хуже, показать свой страх и тем самым свою слабость.
