По серебряному следу. Дворец из стекла - Корнелия Функе
Рядом с ней сидела самая юная любовница Воина. Эцуко явно не было и двадцати. Она, улыбнувшись Кларе, добавила к ее композиции цветок орхидеи. Поначалу эти искусные композиции показались Кларе абсурдным контрастом к тому, что почти каждую ночь творилось в крепости. Но Мего, первая жена Воина, напомнила ей: ничто не символизирует неотвратимость смерти лучше, чем цветок. «Цветок миндаля чтит память всех, кто умирает молодым, – объяснила она, помещая ветку с бледно-розовыми цветами в вазу из темной глины. – Потому что опадает с дерева неувядшим». Красота, говорящая об ужасах: каждый вечер жены Воина превращали его поединки в цветущие картины, бессловесные, как музыка, заглушавшая звон мечей.
Нихон… Последовав за Игроком сквозь зеркало, Клара предполагала вновь оказаться на развалинах Шванштайна. Вместо этого на другой стороне ее ожидала сказочная версия давно утраченной Японии, с помещениями, наполненными лишь красотой, и покоем, и людьми, встречающими ее робостью и трогательным радушием, хоть они и не скрывали, насколько она им чужая. Но сказки всегда еще и жуткие. В первую ночь они следили за поединками из окна покоев Игрока, несмотря на то что всем женщинам в крепости Воин это запрещал. В каком ужасе вскочила она, когда Воин воткнул меч в грудь первому претенденту! Игрок оттащил ее от окна и, утешая, заключил в объятия. «Думай о том, что они приходят добровольно, – шепнул он ей на ухо. – Прости, что я привез тебя сюда. Воин покончил со своими варварскими играми и, возможно, знает, где Уилл. Мы скоро уедем». На следующее утро Клара спустилась к могилам, вероятно, потому, что уже видела в этом мире, как возвращаются мертвецы. Из одного холма действительно поднялся бледный силуэт юноши, и Клара нехотя призналась себе: мир Игрока по-прежнему вызывает у нее любопытство. Ее злило, что в ее мире смерть непобедима.
Когда до них донеслись такие громкие крики, что музыкантам не удавалось их заглушить, приуныла не только Эцуко. Обеспокоенно улыбаясь друг другу, жены Воина поспешно собрали с коленей лепестки цветов. Как и каждый вечер, большинство из них набелили лица, хотя Клара уже предупредила их, что краска содержит свинец. Белые пальцы, белые лица, только зубы они иногда красили в черный цвет. Что означает вся эта белизна? Невинность? Смерть?
Музыканты вновь взялись за инструменты, но крики становились все громче, и они наконец сдались, так же встревоженно прислушиваясь, как и женщины. Мего велела слуге выяснить, что происходит. Поднявшись с циновок, на которых они сидели на коленях, женщины во все глаза смотрели на занавешенные окна. Одна из них от страха заплакала. Клара же сохраняла самообладание, как в больнице, когда приходилось сталкиваться с болью и смертью. Такое самообладание она впервые проявила в четырнадцать лет у постели мертвой сестры. Тогда и родилось желание, хранимое в тайне как нечто недозволенное: ей хотелось научиться излечивать смерть, превратить ее не более чем в сон, а от сна можно пробудить. Игрок первым обнаружил в ее сердце это желание… Он прекрасно понимал ее. Он видел в ней так много того, что никогда не замечали другие – даже Уилл. Может, именно поэтому, когда он предложил свою помощь, она так охотно последовала за ним, почти ничего о нем не зная.
Вернулся слуга. Хозяйка дома слушала его с непроницаемым видом, но глаза Эцуко округлились. Когда Мего вышла за слугой и остальные заторопились следом, она схватила Клару за руку. Та позволила увлечь себя, хотя и не была уверена, хочет ли знать, почему кричали. Слуга спешил раньше госпожи выйти на балкон, откуда открывался вид на арену поединков.
Арена исчезла. Ее поглотили мрачные дебри из колючих вьющихся растений и темных деревьев. Крики доносились оттуда, глухо и обреченно. Над буйно разрастающейся тьмой кружила ворона. Одна из жен вскрикнула: к зарослям побежали трое маленьких детей. Самураи Воина, помчавшись за ними, вытащили их оттуда, хотя те отчаянно сопротивлялись. Когда они уносили детей, ворона каркала, и в ее карканье слышалось разочарование.
Что все это значило?
Игрок наверняка знает ответ. Разыскивая его, Клара взглянула в сторону покоев, выделенных им Воином, но света там не было. Где же он?
Внизу к мрачному призрачному лесу бросилась целая стайка детей. По их одежде Клара поняла, что это дети прислуги. Среди мчавшихся за ними рыдающих женщин она узнала служанку, прибиравшуюся в ее комнате. Только двое детишек были в дорогой одежде, и одна из жен Воина, вскрикнув, кинулась к ближайшей лестнице. Прежде чем побежать за ней, Клара в последний раз бросила взгляд на вырастающий из ночи лес. На поляне, в самом центре, стоял человек, похоже один из желающих сразиться с Воином, поскольку в руке он все еще держал меч. Но у него было лицо Уилла.
Что только не привидится, когда сильно по кому-нибудь тоскуешь. Клара отпрянула от балюстрады. Однако у чужака по-прежнему было лицо Уилла. Нефритовое лицо.
Нет. Она не хотела вновь страдать, как в те времена, когда камень впервые прорастал в коже Уилла. Нахлынули воспоминания, и казалось, это ее захватывают окружающие Уилла колючие заросли.
Она понеслась к лестнице и, спотыкаясь, сбежала вниз по ступеням. Слуги, охрана устремились даже из кухни, многие по той же причине, что и Клара, – чтобы добраться до тех, кого любили, в тревоге, что их поглотит выросший из ниоткуда лес. Мужчины, женщины… О запрете для них смотреть на поединки, похоже, все забыли, и в поднявшейся суматохе никто их не останавливал. Клара добежала до ворот, за которыми находилась арена, и только здесь ее оттеснили стражники. Так грубо, что она упала. В окружающей ее панике она не могла подняться. Рука кровила от пинка сапогом, а один из стражников кричал на нее, указывая на женские покои, но внезапно, склонив голову, упал на колени.
На руке, которая помогла ей подняться, было шесть пальцев.
– Тебе наверняка хочется, как и мне, поприветствовать нежданного противника Воина, – улыбался Игрок. – Видишь? Я же обещал тебе, что мы его найдем.
Стражник так и стоял на коленях, когда Игрок повлек ее мимо него. Она прошла в ворота, и первыми ей бросились в глаза ведьмины деревья, какие в последний раз она видела, когда они скакали с Джекобом к пряничному домику. Деревья проткнули сучьями двух самураев Воина. Те безжизненно висели среди ветвей, и кровь их капала на белоснежные цветы, распускавшиеся на опушке.
– Игрок! – крикнул Воин, когда Игрок, отведя в сторону несколько усиков наползающих на них растений, вошел в лес, будто выросший из сказок ее детства. – Убери ее! Убери эту проклятую ворону-ведьму!
Дорогие одежды Воина покраснели от крови, но из ран она струилась бледно-голубой. Кларе уже доводилось видеть бесцветную кровь гоилов, и, заметив, как затягиваются и бесследно исчезают его раны, она задавалась вопросом,
