Хроники Птицелова - Марина Клейн
Следующий ключ попался мне через три шага, другой лежал чуть в стороне. Ноги уже почти ничего не чувствовали, рука онемела от холода, и меня мутило при взгляде на темные воды, но я каждый раз наклонялась и доставала найденный ключ. Один раз я увидела тонкую серебряную цепочку, прилепившуюся к гладкому камню, но не подняла ее, потому что в этом не было смысла, она не нужна ни тебе, ни мне. Я обрадовалась, увидев, что из-под этого камня выглядывает ключ, с трудом вытащила его; камень дернулся, цепочка соскользнула, и оказалось, что на этой цепочке тоже был ключ. Маленький, ржавый, со сколом на одной из бороздок, наверняка уже бесполезный, поскольку не способен ничего открыть, но все же это ключ, поэтому я забрала и цепочку тоже. Когда я добралась до цели, у меня была уже полная корзинка самых разных ключей.
Стоило приблизиться, как свиристели разлетелись по своим веточкам и сверху воззрились на меня маленькими глазками, ожидая, что же я буду делать. А что мне было делать?
С такого близкого расстояния ясно, что ткань – это не просто ткань, а длинный пуховик, давным-давно замерзший, оттаявший и промокший. Мне не хотелось обходить непонятный сверток по надоевшей топи, чтобы взглянуть, что же там такое, и рука все равно была отвратительно грязна. Я взялась ею за то, что когда-то было капюшоном с оторочкой из меха, и с силой потянула на себя. Сверток подался довольно легко, потому что и без того колыхался в воде.
Первым моим порывом было отступить на шаг, но ноги вросли в землю, и пришлось стоять так близко и смотреть на полуразложившееся тело. От кожи уже почти ничего не осталось, это была какая-то склизкая пленка, обтягивающая череп, но еще виднелись светлые волосы, и вдруг стало понятно, что мне знакомы и эти волосы, и этот пуховик. Как-то так получилось, что девушка с посиневшими губами, которая забрала у меня расческу, считая, что это ее расческа, уже давно лежала здесь, мертвая и почти сгнившая в талом болоте, и свиристели за неимением лучшего клевали ошметки ее разложившейся плоти.
– А может, они просто похожи. Были похожи.
Это я произнесла вслух, потом повернулась и пошла, с трудом переставляя ноги, в обратном направлении. Я больше не пыталась ничего рассмотреть в мутной воде и спиной чувствовала, что свиристели провожают меня внимательными взглядами.
У самого выхода из топкой рощи я оглянулась и заметила на одном из деревьев неприметную табличку с надписью «улица Ангела Разиэля».
Оставалось только посетовать на свою глупость. Ведь не запутайся я в ангельских чинах, твой Ангел при первой же нашей встрече сообщил бы мне о том, что такое место есть. И, наверное, присовокупил бы к этому, что от него надо держаться подальше.
Я как во сне добрела до своего подъезда и благополучно вернулась в квартиру. Поставила корзинку с ключами на подоконник и приоткрыла окно. Хлябей за ним не было, из-за туч выглянуло солнце, снега не осталось, только небольшие спекшиеся горки в палисадниках, по двору ездили машины и ходили люди. Я надеялась, что поток свежего воздуха выветрит тлетворный дух, занесенный мной в квартиру. Потом скинула с себя мокрую и грязную одежду и долго сидела в горячей ванне, размышляя, что бы такого почитать о том, почему так выходит. На улице нет воды и снега, и уж тем более болот, прошло совсем немного времени, но вот я снова дома, и моя одежда выглядит так, словно я выбралась из самой настоящей топи, и на мне запах тления, а в руках – плетеная корзинка с ключами, потемневшими от воды и грязи.
Но ничего толкового мне в голову не пришло. Люди не любят думать и рассуждать о странностях, и с какой-то стороны это правильно. Если бы только они выбирали этот путь почаще! Однако нет, им во что бы то ни стало нужно знать, почему выходит так и эдак, и только если что-то не умещается в общепринятые рамки, они спешно списывают это на неловкое «показалось» и уходят от опасного предмета, грозящего разрушить их представление об окружающем мире, которое, к слову, никуда не годится. Что это за представление такое, если, например, разговор с Ангелом кажется странным, невозможным! Именно таким его счел мой новый отец.
Когда я выбралась из ванны, по квартире вместе с детскими криками и шумом машин проносился холодный свежий ветер. Я пошла закрыть окно. Плетеная корзинка по-прежнему стояла на подоконнике, только лежали в ней не ключи, а крупные гроздья ярко-красной рябины.
Вскоре домой вернулась Валькирия. Мне показалось, что она выглядит расстроенной, но эта нотка печали враз превратилась в целое озеро неподдельного горя, когда она разглядела меня – простуженную, с медово-рябиновым напитком в руках и рассказом о кладбище наготове. И хотя болезнь моя уже успела перейти в отступление, поскольку ни одна бацилла на свете не сможет удерживать свои позиции, когда отравленный ею организм пускается в рискованное путешествие по слякотным болотам и запускает в ледяную жижу ноги и голые руки, а история о кладбище только собиралась рассказываться, Валькирия как будто увидела все заранее, причем в самом пагубном свете. Она переживала и никак не могла отделаться от назойливой тревоги. Я решила успокоить ее и поведала о своем маленьком приключении без излишних подробностей, всего в нескольких предложениях, и о походе за рябиной, конечно, не заикнулась вовсе. Но Валькирия почему-то расстроилась еще больше и даже завела прежнюю тему.
– Не злись, пожалуйста, – сказала она дрожащим голосом. – Просто я так беспокоюсь. Но… Ты уверена, что с этим Чтецом безопасно?
Какие глупые вопросы иногда задает моя Валькирия! Что может быть опасного в общении с человеком, который читает книги мертвым?
Но она и в самом деле почему-то была так напугана, что я решила придержать эмоции при себе.
– Конечно, безопасно, – заверила я. – Вот если бы я
